Надуйте наши души. Swell Our Souls. Ирина Ногина

ее море, и вмиг отсыревший пляж, и отстранённо капризничающее небо, сообщая им свою досаду – досаду всякого уходящего по отношению к тем, кто остаётся.

      Вдоль берега, неприличная в своей странности, двигалась пара: невысокий хромой мужчина и молодая красивая женщина. Женщина, шедшая ближе к воде, поминутно взглядывала на него, и он казался ей пожилым, бледным и невероятно худым в своём сером, под стать этому мелкому дождю, пиджаке, в тёмных брюках столь простого кроя, что сгодились бы и для рыбалки, с открытою головой, на которой почти не было волос, словно ею пренебрегли, пожалев для неё и покров, и убор. Он шёл неуклюже, кренился то влево, то вправо, часто спотыкался, но старался не сбавлять темп, словно только в конце пути его ждало избавление от той муки, которую выражало его лицо. Он жмурился, но не мог выдавить из глаз воспаление, хватался рукой за галстук и оттягивал его, но это не позволяло ему легче дышать. Он вздрагивал, но с него не спадало оцепенение.

      Она двигалась плавно и осторожно, глубоко погружая в песок босые ступни. На ней было нечто невнятно-коричневое: то ли бесформенный сарафан, то ли обмотанная вокруг тела шаль, словно рваный чехол на картине – бездарно закрывающий её красоту. Но красота её, неудержимая, как кипящая магма, переливалась через край жерла, обжигая саму грозу, была пуще и изумительнее всех полотен Лувра вместе взятых.

      Приступ агрессивного, бесполезного кашля уже второй раз за пять минут одолел его. Отбившись от него, он втянул воздух, и его грудь всколыхнулась, а лицо исказилось, сообщая ей о том, какою ценой давался ему этот вдох.

      – Ты умрёшь? – спросила она.

      – Очень скоро, – прокряхтел он.

      – Это мучительно? – с сострадательным отвращением уточнила она то, что и так было ясно.

      – С каждым моим возвращением здешний фон всё острее чувствует мою чуждость и выталкивает меня отсюда всё скорее и мучительнее, – объяснил он. – У меня совсем мало времени.

      – Почему я не чувствую ничего подобного? – насторожилась она.

      – Потому что тебе придётся остаться, – он бросил на неё короткий оценивающий взгляд, едва ли не первый за всю прогулку. Она испугалась, но он ожидал такой реакции. – Я поделился с тобой своими запасами, чтобы тебе легче дышалось до той минуты, когда ты узнаешь, что нужно сделать, чтобы выжить здесь. Как стать своей. Не беспокойся, Тэфон, это не составит для тебя большого труда при условии, что ты будешь более добросовестной, чем при выборе своего наряда, – они одновременно покосились на её нелепое одеяние. – Ты могла позаботиться о том, чтобы выглядеть под стать эпохе. И погоде.

      – Простите, отец, я… – пробормотала она.

      – Разочаровала вас, – продолжил он её мысль и безрадостно хмыкнул. – Тебе придётся забыть глупые клише. Тебе придётся хлестать свой ум точно Левиафан – морские воды. Пора, – он взглянул на горизонт. – Иманон.

      Это слово повисло в воздухе и каждое мгновение отдавалось тревожным эхом в ушах женщины, словно вобрало в себя смысл того, что должно было быть сказано в будущем, словно одним этим словом он хотел избавить себя от муки долгих объяснений. Не выдерживая напряжения внутри черепа, вызванного этим словом, женщина принялась тереть висок. Когда её отец вновь закашлялся, она, удостоверяя его страдание, глянула на него с невольным злорадством.

      С понятием «искусство речи» он ознакомил её много лет назад – тогда она заучивала элементарные сочетания частоты, интенсивности и скорости звука, нужные для желаемого воздействия слов. Отец владел этой азбукой в совершенстве, доведённом до автоматизма. Наверняка, сейчас он заставил это «Иманон» отпечататься в её голове колючей проволокой.

      – Это твоя цель, – поморщился он, пощадив её. Эхо тут же покинуло сознание, спокойно переключившееся на новую фразу. – Человек-ось. Человек ветров.

      Она глянула на него, проверяя, не думает ли он вправду, будто эти фразы что-то прояснили.

      – Есть один особый ток, Тэфон, идущий от истока творения. Сознание, пронизанное им, способно развивать свойство, благодаря которому обретает целостность и стабильность своих форм.

      Она прищурилась, соображая, желая опередить его констатацию своей догадкой. Но он не стал испытывать её в этом.

      – Это свойство – предпосылка вечного и гармоничного разнообразия, импульс развития и залог молодости бытия. Оно подобно искре, освещающей и оживляющей вездесущую и подлинную взаимосвязь. Через него постигается сущность явлений. С ним обретает значение помысел и обретает значимость действие.

      – Свобода воли, – сказала его дочь.

      – Свобода воли, – подтвердил он. – Здесь сейчас, – он шевельнул пальцами, будто сжал что-то невидимое в воздухе. – Сконцентрирован колоссальный запас её движущей силы. Вся эта мощь пригодилась бы там, где имеются лучшие условия для её воплощения. Ты понимаешь, к чему я веду?

      – Ты хочешь забрать отсюда свободу воли?

      – Вернее будет сказать – силу, которая питает её, – он преобразился: из облика исчезла болезненность, глаза покрылись бестревожной