Искажение. Кристина Двойных

хлопнул в ладоши. И пустынная Малостранская площадь вдруг наполнилась воздухом, людьми, движением, запомненный мною день сменился на тлеющий вечер. Сварливо загудел электротрамвай, подползающий к остановке: наверное, кто-то зашел за ограничительную линию.

      – Добро пожаловать в реальность, – выпалила я, поворачиваясь к Финеасу.

      Вряд ли он меня услышал. На его лице было написано блаженство: глаза зажмурены, ресницы подрагивают, рот приоткрыт, а в уголках губ дремлет улыбка. Он просто стоял так, запрокинув голову и растопырив пальцы, словно расчесывая ими ветер. Грудь под белой рубашкой высоко вздымалась и опускалась, и у меня в горле встал ком, когда я поняла: Финеас Гавелл не может надышаться. В тот момент я почти физически ощутила его любовь к этому миру, его неудержимое желание обнять все – ветер и холмы, лабиринты домиков с красной черепицей, ручьи брусчатки, озера асфальта.

      – Какой сейчас год? – спросил он через несколько минут, провожая взглядом уползающий вверх трамвайчик.

      – Две тысячи восемнадцатый.

      Казалось, своим ответом я нанесла ему глубокую рану.

      – Сто десять лет, – выдохнул Финеас.

      – Особняк там, – я ткнула пальцем в нужном направлении. – Если ты хочешь пройтись…

      – О, я очень хочу пройтись!

      Словно в подтверждение слов, Финеас поднялся на носочки, став на секунду еще выше, и перекатился на пятки.

      – Ты не представляешь, как это удивительно – чувствовать под ногами опору.

      На самом деле, это было легко представить, глядя на его счастливое выражение лица. И почему я думала, что, вернувшись в реальность, Финеас будет первым делом удивляться современному транспорту, обмельчавшей Влтаве, внешнему виду людей?

      – В Особняке могут быть плохие люди, – напомнила я. И ему, и себе. – Те, что бросили меня в Лабиринт. И искажение Данте…

      Финеас благодушно улыбнулся.

      – Не волнуйся об этом.

      Я только это и слышала от него сегодня – «не бойся», «не волнуйся», и, надо признать, что слова эти имели магическую силу. Иначе как объяснить то, что я начала им верить?

      Мы пошли вдоль трамвайных путей. Финеас едва ли не подпрыгивал на каждом шагу. Похоже, ему правда очень не хватало чувства опоры там, где он провел столько времени.

      – И что ты теперь будешь делать? – спросила я, когда крыша Особняка со слуховыми окошками показалась среди деревьев.

      – То, что должен был еще сто десять лет назад. – Прозвучало это зловеще, но, скосив на Финеаса взгляд, я увидела, что по его щекам текут слезы. – Я буду жить, Клара. Я наконец-то буду жить.

      Он взлетел по ступеням так резво, словно у него за спиной были невидимые крылья. У меня крыльев не было, поэтому пришлось считать ступеньки ногами. Всего лишь двадцать три. Какой хороший день. Вернувшись в реальность, я вновь столкнулась с проблемами недосыпа и недоедания. Больше всего мне хотелось взять йогурт в холодильнике на кухне и уединиться с подушкой часов эдак на двадцать.

      Когда я поднялась, Финеас уже преодолел неухоженный