Медный король. Марина и Сергей Дяченко

чуть выдержал, чтобы уйти из-под клинка. А так – кто же его удержит, проще замок на руках поднять…

      – Да, – глаза Кривули затуманивались. – Они… Я вот думаю, если бы мы с Тари не дернули бежать со всех ног, – может, они наших бы парней не порубили? Может, мы их… зря так, а, малой?

      – Порубили бы всех, – чистосердечно отвечал Развияр. – И меня бы порубили, если бы не огневуха. Это же нечестно – эти твари нападают двое на одного, четверо, шестеро на одного.

      – Нечестно, – говорил Кривуля, и лицо его прояснялось.

      Кривулю, в отличие от болтуна Тари, грызла совесть. Развияр облегчал ее груз, как умел, и говорил от чистого сердца. Кривуля чувствовал это – и даже стал заступаться за «малого» перед Браном.

      Неделю за неделей Развияр стоял в ночной страже, чистил отхожие места, бегал по пустяковым поручениям – все молча, не выказывая недовольства. Когда выпадала свободная минута, брал арбалет и шел на стрельбище тренироваться. Ежедневная «механическая» жизнь потеряла значение; Развияр будто вернулся в те времена, когда он с утра до ночи грузил камни, возил тачки или вертел свой ворот. Тогда его сознание отлетало прочь, не заботясь о заключенном в рабстве теле, и бродило по лесу из детских воспоминаний.

      Теперь у Развияра появилось много новых тем для размышления. Под замком, в глубокой шахте, лежало тело зверуина, бывшего при жизни магом, и, мертвое, охраняло замок.

      Развияру виделись скальные черви, запряженные магической волей четвероногого существа в золотом мундире. Как они грызут камень, выстраивая в глубине горы залы и коридоры, комнаты, лестницы, колодцы для платформ-подъемников. Как маг-зверуин воздевает руки, и на указательном пальце блестит бирюзовый камень; как вылетает стрела из дальнобойного лука и пробивает волшебнику сердце.

      Где был властелин, когда мага убили? Отомстил ли он за друга, и если отомстил, то как? И, главное, – зачем он показал Развияру мертвеца под горой? Он, который видит насквозь не только «маленького гекса», но и сотника Брана, и, вероятно, каждого человека в замке?

      Усталые руки дрожали, удерживая взведенный арбалет. Развияр целился и стрелял, и снова стрелял, и снова. Потом брал лук – самый тугой, какой только находился в оружейной, и, отойдя в дальний конец коридора, стрелял с полутьме в едва различимую мишень.

      Однажды стрела чиркнула по потолку, и Развияр вдруг ощутил свою беспомощность: запертый в коридоре с дальнобойным луком, как личинка огневухи – в яйце. В каменной щели «поправка на ветер» – бессмысленные слова; здесь нет места, чтобы протянуть красивую, плавно изогнутую дугу, частью которой должна стать летящая стрела. Мешали стены, давил потолок, мучила темнота. Развияру захотелось свободы – но не такой, когда можно идти на все четыре стороны.

      Свободы думать. Связывать целое из частей. Видеть людей насквозь, предугадывать чужие поступки, понимать магов во всей их непостижимости. Он хотел этого гораздо сильнее, чем совсем еще недавно желал девушку Джаль.

      И, погибая от собственного несовершенства, Развияр бросил лук