Две могилы. Линкольн Чайлд

Это была оплошность, непростительная оплошность. И вот он снова здесь. Почему его так тянет к этому пациенту, как мотылька на пламя свечи?

      Санитар отпер тяжелую стальную решетку, и они продолжили путь по другому нескончаемому коридору, отзывавшемуся на каждый шаг гулким эхом. Наконец остановились возле двери, ничем не отличимой от прочих, за исключением того, что рядом с ней стоял охранник. Остром обернулся к Фелдеру:

      – Хотите, чтобы я присутствовал при разговоре?

      – Спасибо, но в этом нет необходимости.

      – Тем лучше. И помните: десять минут.

      Ключом, висевшим на тяжелой цепи, Остром отпер дверь, затем приоткрыл ее.

      Фелдер зашел в комнату. Дверь захлопнулась, и он какое-то время простоял неподвижно, дожидаясь, пока глаза привыкнут к тусклому освещению. Постепенно очертания предметов начали приобретать четкость: кровать, стол и стул с привинченными к полу ножками, пластиковый цветочный горшок, книжный шкаф, теперь заставленный старинными тяжелыми томами, многие из которых имели кожаный переплет. За столом сидела Констанс Грин. В руках у нее не было книги или письма, она сидела неестественно прямо, в напряженной позе. Возможно, она о чем-то задумалась; во всяком случае, Фелдер не заметил в ее глазах пустого, отсутствующего выражения. Наоборот, она посмотрела на него холодным пристальным взглядом. Доктор непроизвольно вздохнул с облегчением.

      – Констанс, – произнес он, остановившись перед столом с опущенными по швам руками, как примерный школьник.

      Женщина откликнулась не сразу.

      – Доктор Фелдер, – едва заметно кивнула она.

      Он готовился к этой встрече две недели. Но сейчас, при первых же звуках ее глубокого низкого голоса, все заранее заготовленные слова куда-то подевались.

      – Послушайте, Констанс, я просто хотел сказать, что… да, я очень сожалею. Простите меня за все.

      Женщина встревоженно посмотрела на него, но не ответила.

      – Я сознаю, сколько боли и страданий – и унижений – доставил вам, но благодаря вам я понял, что больше всего на свете боюсь навредить пациенту.

      «Особенно такому уникальному пациенту, как вы», – добавил он мысленно.

      – Ваши извинения приняты, – сказала Констанс.

      – В своем стремлении помочь вам я потерял осторожность. Позволил обмануть себя. Как, в сущности, обманули и всех остальных.

      Эту попытку самооправдания женщина оставила без ответа.

      Тогда он спросил заботливым тоном:

      – Как вы себя чувствуете, Констанс?

      – Хорошо, насколько это возможно в моем состоянии.

      Фелдер внутренне содрогнулся. На мгновение в комнате повисла тишина, пока он обдумывал, что следует сказать дальше.

      – Я совершил страшную ошибку, – признался он. – Она меня многому научила. И напомнила о том, о чем я действительно забыл. Тот принцип, которому нас учили в медицинской школе: не существует короткой дороги к полному выздоровлению.

      Констант немного подвинулась на стуле, держась за него правой рукой. Фелдер заметил