Две могилы. Линкольн Чайлд

наклонилась и присмотрелась:

      – Часть… губы, я думаю.

      – Думаете.

      Зивич выбрала из набора пинцетов на столе самый длинный и осторожно подцепила им фрагмент. Поместила на предметный столик стереомикроскопа, включила подсветку и подозвала Пиццетти.

      – Что вы видите? – спросила она.

      Пиццетти посмотрела на стереоизображение:

      – Это все еще выглядит как часть губы.

      – А хрящ вы заметили?

      Младший медэксперт долго возилась с пинцетом.

      – Да, совсем крошечный.

      – А теперь повторяю вопрос: что это, по-вашему?

      – Раз это не губа, значит… ухо. Это мочка уха.

      – Очень хорошо.

      Пиццетти выпрямилась, лицо ее превратилось в неподвижную маску. От нее явно ожидали чего-то большего, и через мгновение она подошла к каталке и уставилась на два уха, лежавшие, словно морские раковины, на столе из нержавеющей стали.

      – Мм, оба уха на месте, и оба целые, без каких-либо повреждений. – Она умолкла, вернулась к стереомикроскопу и еще раз посмотрела в окуляры, поправляя фрагмент кончиками пинцета. – Не уверена, что это ухо преступника.

      – Точно?

      – Мочка не оторвана и не срезана в результате борьбы, – тщательно выговаривая слова, ответила Пиццетти. – Скорее всего, она удалена хирургическим путем, при помощи скальпеля.

      Д’Агоста вспомнил один непонятный момент, который заинтересовал его в записях камер наблюдения. Он покашлял, привлекая внимание:

      – Позвольте заметить, что у преступника был небольшой пластырь на мочке левого уха.

      – Боже мой, – вырвалось у Пиццетти после ошеломленного молчания, вызванного его словами. – Вы хотите сказать, что он сам отрезал себе ухо и подложил на место преступления?

      – Превосходный вопрос, доктор, – усмехнулась Зивич.

      Снова надолго наступила тишина, и наконец Пиццетти произнесла:

      – Я распоряжусь, чтобы провели полный анализ: микроскопический, токсикологический, ДНК и прочее.

      Доктор Зивич, удовлетворенно улыбаясь, сняла перчатки и маску и бросила их в мешок для мусора.

      – Очень хорошо, доктор Пиццетти. Вы реабилитировали себя. Удачного вам дня, леди и джентльмены.

      И она вышла из комнаты.

      4

      Доктор Джон Фелдер поднимался по ступеням крыльца обширного особняка, построенного в готическом стиле. Стояло великолепное для поздней осени утро. Воздух был хрустящим, словно чипсы, небо – безоблачно-голубым. Стены здания недавно были тщательно вымыты, и старая кирпичная кладка чуть ли не сияла в солнечных лучах. Даже черные решетки на украшенных лепным орнаментом окнах блестели, как полированные. Единственной вещью, не отмытой до зеркального блеска, оставалась бронзовая табличка на фасаде:

      «Больница „Маунт-Мёрси" для душевнобольных преступников».

      Фелдер постучал в парадную дверь и подождал, пока ему откроют. За дверью оказался сам доктор Остром, директор «Маунт-Мёрси». Фелдер сделал вид, что не заметил хмурого и холодного выражения на лице Острома, который явно