Чаша и крест. Нэнси Бильо

городе ни собирались вместе бывшие обитатели Дартфордского монастыря, мы всегда привлекали к себе внимание.

      – Ну-ка потише, сестры, – приказала сестра Элеонора. – Не хватало еще обсуждать этот вопрос здесь, на виду у всех. Вот вернемся домой и поговорим.

      И, разбившись на пары, они чинно направились в сторону дома, словно шествовали не по зловонной грязной улице, а у себя в монастыре по переходу.

      Мы с братом Эдмундом и сестрой Винифред остались и, недоуменно переглядываясь, ломали головы, что же такое отец Уильям нам только что сообщил. «Чистка» – какое ужасное слово! Однако, так или иначе, мессы в церкви Святой Троицы будут служить и дальше. Изменится другое: сами обряды, к которым мы привыкли и которыми выражали свою преданность и любовь Иисусу Христу. Погаснут свечи. Отныне должно хватать лишь естественного света. Статуи святых как свидетельство «суеверия и папистского идолопоклонства» уберут. Медные пластины, установленные в полу церкви благодарными жителями в память выдающихся граждан Дартфорда, открутят и выбросят. А что будет с фреской, изображающей святого Георгия? Ее закрасят. Часовню Святого Томаса Бекета снесут, поскольку король считает его бунтовщиком, врагом королевской власти, и все часовни, все статуи, воздвигнутые в честь этого замечательного человека, будут разрушены и уничтожены.

      Брат Эдмунд прокашлялся:

      – Мне надо в лазарет. Боюсь, у свечных дел мастера водянка. – Он повернулся к сестре. – Помогать мне сегодня не нужно, иди-ка лучше домой и сиди там тихо.

      И вдруг я вспомнила:

      – Ткацкий станок! Сегодня я могу получить свой ткацкий станок! – И дернула сестру Винифред за рукав. – Послушайте, пойдемте с нами в строительную контору, сестра Беатриса тоже пойдет!

      Но моя подруга закашлялась и покачала головой. В трудные минуты бедняжка всегда начинала задыхаться.

      Брат Эдмунд знаком велел мне подождать его, а сам торопливо повел сестру через улицу домой. Вскоре он вернулся и спросил:

      – Может, вы лучше заберете свой станок завтра, сестра Джоанна?

      – Но я так долго ждала его, – недовольно проговорила я.

      Он посмотрел куда-то через мое плечо и нахмурился:

      – Нет, вы только подумайте, она ведь за нами следит.

      – Кто? – Я обернулась.

      Из окна церкви на нас подозрительно смотрела женщина. Все та же госпожа Брук.

      – Вы знаете ее? – спросила я.

      – Ее муж, господин Брук, выстроил в Овери огромный дом.

      – Но это не дает ей права указывать нам, что можно делать, а что нельзя.

      Брат Эдмунд покачал головой:

      – Сестра Джоанна, пожалуйста, не забывайте, что в этом городе нас некому защитить. Мы должны, как сказала сестра Элеонора, покориться. Вести себя тише воды ниже травы.

      Я смотрела на окно церкви, на лицо госпожи Брук, освещенное неровным светом свечи, которая скоро погаснет навсегда. Покориться? Нет, все в моей душе решительно восставало против этого.

      Вдруг я заметила, что на Хай-стрит появился и, ковыляя, направляется