Копченая селедка без горчицы. О, я от призраков больна (сборник). Алан Брэдли

это хороший отдых. – И обратился ко мне: – Побудь с ней. Я ненадолго. А дождя так и нет, – заметил он в никуда, выходя из палатки.

      – Я заплачу за палатку, – повторила я. – Пусть даже это несчастный случай.

      Она снова закашлялась, и даже мне было очевидно, что пожар собрал свою дань с ее и без того слабых легких. Я беспомощно ждала, когда она перестанет задыхаться.

      Когда, наконец, это произошло, снова повисло долгое нервирующее молчание.

      – Женщина, – сказала цыганка. – Женщина на горе. Кто она?

      – Это была моя мать, – ответила я. – Ее звали Харриет де Люс.

      – А гора?

      – Где-то в Тибете, полагаю. Она погибла там десять лет назад. Мы нечасто говорим об этом в Букшоу.

      – Что точное «букшоу»?

      – Это место, где я живу. Рядом с деревней, – объяснила я, неопределенно махнув рукой.

      – А! – сказала она, уставившись на меня пронзительным взглядом. – Большой дом. С двумя крыльями, уходящими назад.

      – Да, он, – согласилась я. – Неподалеку от излучины реки.

      – Да, – сказала женщина. – Я там останавливалась. Но не знала, как называется место.

      Останавливалась там? Я не могла поверить.

      – Леди разрешила моему рому и мне разбить лагерь в роще у реки. Ему требовалось отдохнуть…

      – Я знаю, где это, – сказала я. – Это называется Изгороди. Там старые кусты и…

      – Ягоды, – добавила она.

      – Но постойте! – воскликнула я. – Леди? В Букшоу нет никаких леди с тех пор, как погибла Харриет.

      Цыганка продолжала, как будто не слышала моих слов:

      – Красивая леди, вот какой она была. Но похожа на тебя, – добавила она, рассматривая меня вблизи, – теперь, когда вижу тебя на свету.

      Затем ее лицо омрачилось. То ли это мое воображение, то ли ее голос наливается силой с каждым словом.

      – Затем нас вышвырнули, – сердито сказала она. – Сказали, что больше не хотят, чтобы мы были там. Тогда-то и умер Джонни Фаа.

      – Джонни Фаа?

      – Мой ром. Муж. Умер посреди пыльной дороги, хватаясь за грудь и проклиная гаджо – англичанина, – который прогнал нас.

      – И кто это был? – спросила я, со страхом предчувствуя ответ.

      – Не спрашивала его имени. Прямой, словно аршин проглотил, негодяй.

      Отец! Я уверена! Это отец после гибели Харриет выставил цыган из своего поместья.

      – А Джонни Фаа, ваш муж… он умер из-за этого, вы говорите?

      Цыганка кивнула, и по печали в ее глазах я поняла, что это правда.

      – Потому что ему надо было отдохнуть?

      – Надо было отдохнуть, – шепотом повторила она, – и мне тоже.

      И тогда меня осенило. Не успела я передумать, как выпалила:

      – Вы можете прийти в Букшоу. Оставайтесь сколько хотите. Все будет хорошо… обещаю.

      Произнося эти слова, я знала, что грядет великая ужасная ссора с отцом, но почему-то это не имело значения. Харриет однажды предоставила этим людям убежище, и моя кровь вряд ли позволит мне поступить иначе.

      – Мы