Обручье. Александр Георгиев

Он шутливо развёл руками. – Научился я карабкаться, Олег Павлович. А в том, что старший Носов у меня свою работу защищал, ничего сверхъестественного. Это в допетровской Руси карьера от возраста напрямую зависела, а сейчас у нас сплошь «племя младое, незнакомое», кто смел – тот и съел. Спасибо огромное за содействие, Олег Павлович. Вечный ваш должник.

      – Однако! – проводив профессора взглядом, пробормотал замгубернатора. У него возникло отчётливое и весьма непривычное ощущение, что его только что нагло использовали. Его, второго человека в области?! Но Олег Павлович не зря занимал свой немаленький пост, поэтому быстро прогнал неприятную мысль. Вместо этого он пару раз хмыкнул и пометил в ежедневнике: «М. В. Троепольский, профессор университета, 41 год. Исключительно пробивной, в меру наглый, циничный. Может пригодиться при случае».

***

      – Ритуся, заходи, чайку попьём! – позвала лаборантка Юлечка, просовывая нос в кабинет. – С сухариками!

      – Сухарики? Какие сухарики? – Маргарита с трудом оторвалась от экрана компьютера.

      – Ванильные! Не какие–нибудь магазинные, мама сама их печёт! Объедение! Короче, приходи, сейчас чайник вскипит.

      Юлечка убралась, звонкими копытцами простучали за дверью каблучки. Маргарита поморщилась. Придётся идти, иначе Юлечка не отвяжется. Девица патологически хлебосольна и просто обожает кормить окружающих домашней выпечкой. Она и сама словно окутана ароматом сдобы – беленькая, свежая, пухленькая.

      Маргарита щёлкнула мышью, торопясь прочесть хотя бы несколько строк. Только что набрела в Сети на интересную информацию. Совершенно новый взгляд, это следовало срочно прочесть и осмыслить, и совершенно некогда гонять чаи с Юлечкой…

      Интересно, зачем некоторые идут в аспирантуру, когда наука их в упор не волнует?

      Из той же Юлечки мог бы получиться замечательный кондитер, а она ударилась в историю и протирает юбку в университете, занимая, между прочим, чьё–то бюджетное место. Семейная, видите ли, традиция: отец Юлечки – доцент на кафедре правоведения, дед тоже чего–то там преподавал.

      Бывший завкафедрой общей истории профессор Киргизов считал Юлечку ленивой и малоспособной, но, будучи человеком глубоко интеллигентным, вслух своего мнения не высказывал. И здесь Маргарита любимого учителя не понимала. Ей самой пришлось карабкаться в науку, не жалея себя, и никто ей широкой столбовой дороги не обеспечивал. Облечённых степенями родственников, увы, не имелось. Страх вспомнить, что пришлось пережить. Ночами подрабатывать ВОХРой на складе, утром бежать на лекции; сцепив зубы, зубрить учебники в холодной общаге под шум студенческих вечеринок, когда от голода кружится голова и мысли расползаются вспугнутыми тараканами.

      В университете с трудом, постепенно, но привыкли к тому, что в её зачётке кроме восхищённых «отлично!!!» и досрочных «зачётов» других записей нет и быть не может. Удивлялись, завидовали. Пытались проводить задушевные беседы