Человеческий фактор. Ельцмаксимир

куда идёшь?

      Гость задумчиво ответил:

      – С войны иду.

      – Дык она когда закончилась.

      – Война-то кончилась, да не для всех разом. Кое-кому пришлось и после войны за себя повоевать. В плену я был у немцев. Потом у американцев. Фашисты – в тифозных бараках морили, те – душу мотали. Потом свои разбирательство вели почти полтора года. Вот оттого и призапозднился.

      – Ну, а семья-то есть?

      – Была… когда-то… – гость замялся. – Хожу, ищу.

      Старушкины глаза всё зорче приглядывались к незнакомцу, и тень не то недоумения, не то сочувствия проходила по её лицу.

      – А скажи-ка мне, касатик, может ли быть такое, чтобы человек на войне пять разов погибал?

      – Может, мамаша. Может. И пять, и десять…

      – И в живых остаться?

      – Всякое может быть… – пожал он плечами, глядя в окно – во дворе у черёмухи стояла невеста. Он вздохнул и добавил: – На войне чего только не может быть…

      В горнице плясали под "хромку". Гармонист фальшивил, то сбивался, то затягивал такт, а то и просто наигрывал на одних басах.

      – Неважнецкий игрок, – заметил гость.

      – А, Ромка, Ефима сынишка, играт. Не умет ладом. Сам-то Ефим не может, руки нет. – И с грустью добавила: – Наша-то "тальянка" сколькой уж год без хозяина скучат. А бывалыча… – Сверкнула влажными от нахлынувших воспоминаний глазами.

      Вышел жених. Невысокого роста, но ладно скроенный крепыш. Недурен лицом. В костюме, в петлице которого сидела головка белой розы, едва начавшая распускаться. В хромовых сапогах.

      – Мать, где Анюта?

      Хозяйка пожала плечами и ответила с усмешкой.

      – Так скрали твою невесту. Плохо следишь.

      – Это как, кто?

      – Еслив ешо тут потолкёшься, так и вовсе не догонишь.

      – Вот тет-то, в душу мать!..

      Жених выбежал в сенцы и, протопав чечёткой по ступенькам крыльца, быстрым шагом подошёл к Анне. Его рука попыталась приобнять за плечи невесту, но она отстранилась.

      Гость отвернулся.

      – Так говорите, мамаша, некому сыграть на "тальянке"? – вдруг спросил он.

      – Нет, касатик, некому. Счас всё на трехрядках наяривают, да на гитарах.

      – А если я попрошу, дадите попробовать? – и, видя, как хозяйка не то растерялась, не то засомневалась, добавил: – Когда-то, помнится, играл. Может, и сейчас не оплошаю. Может, и харч ваш оправдаю, повеселю компанию.

      – Так пошто, касатик, нельзя? Попробуй. – Она с оглядкой на гостя пошла в горницу и через минуту вернулась со сверкающей перламутром гармонью.

      Гость принял её, нежно огладил бока. Глаза его заблестели. Осторожно расстегнул меха и, надев ремень на плечо, пробежал по кнопочкам голосов узловатыми пальцами. Смежив веки, склонился ухом к инструменту. Гармонь растягивал медленно, чтобы только самому слышать поющие звуки.

      Заслышав слабый перебор, тихую мелодию тальянки, из горницы стали заглядывать любопытные. И с интересом и ожиданием они посматривали на незнакомца, дивясь тому, что отыскался-таки человек, умеющий играть на некогда горячо любимой за весёлый