Классная дама. Андрей Дышев

не закончив ни одной фразы.

      – Письмо у меня в руках! – крикнул я, не скрывая своих чувств. – Можно подумать, что свет клином сошелся на этой бумажке! Нет здесь никакого штампа!

      – Ладно, ладно! – строго укорил меня Сергеич. – Прикуси язык и бегом ко мне с этим письмом!

      – Я же сказал: на нем нет штампа!

      – Все равно тащи сюда!

      – Ты меня запутал своими указаниями! На набережной ты говорил, чтобы я сжег письмо, если на нем не будет штампа!

      – Но ты же его еще не сжег!

      Сам не знаю, почему я начал врать.

      – Сжег, Сергеич, сжег. Ты опоздал. Раньше надо было предупредить, чтобы я его сохранил.

      – Хитрый очень? – недоверчиво произнес Сергеич. – Ну, дюдик хренов, доиграешься ты у меня!

      – Если хочешь, я могу привезти тебе пепел. Правда, я выкинул его в унитаз, но еще не смыл.

      Я слышал, как трубка скрипнула в руке у Сергеича. Он шумно засопел.

      – Еще раз напоминаю, – произнес он тихо, но выразительно. – Никакого письма я тебе не давал и Лешку в Кажму не посылал.

      Я обрушил трубку на аппарат с такой силой, что чудом не расколол ее надвое. Вино гасило раздражение слишком медленно. Конечно, не стоило разговаривать с милиционером в таком тоне, но я ничего не мог с собой поделать. Меня всегда бесило, когда я видел, как откровенно трусит мужчина. Откровенная трусость – это не просто порок отдельно взятого типа. Это компромат на всех представителей мужского пола, их бессовестная дискредитация. И потому все во мне бунтовало.

      Чтобы ускорить процесс приведения нервов в порядок, мне пришлось выпить вторую бутылку. Это были запасы Ирэн. Она добавляла вино или коньяк в чай – по одной ложке на стакан. Обычно бутылки ей хватало на два месяца, если мы с Лешкой не помогали.

      Порыв ветра просочился через старые оконные рамы, и закачались жалюзи. Мне стало холодно и неуютно в этом кабинете, в котором, словно наглые бродяги, запросто гуляли сквозняки. Я вырвал письмо из скоросшивателя и пошел в соседнюю комнату. Благодаря отсутствию окон там сейчас было уютнее. Диван, журнальный столик, искусственная пальма с напольным кашпо. На одной стене – картина с изображением скользящей по морю яхты. На другой – карта района. В углу – пузатый самовар. Если бы я не выпил вина, то обязательно махнул бы пару чашек чая с ароматными травами, которые собирала в горах Ирэн.

      Я сел на диван, зажег торшер и склонился над письмом.

      «Уважаемая милиция! Вам пишет ученица десятого класса школы № 1 поселка Кажма. Мое терпение подходит к концу. Я так жить больше не могу. Прошу вас что-нибудь сделать. Физрук отравляет мое существование. Он душит меня, как осьминог. Я ему уже сто раз говорила, что не могу ответить ему положительными чувствами, но он не хочет слушать и продолжает меня сексуально домогаться. Будет большая беда, чует мое сердце. А все потому, что у меня есть парень, и он ревнует. Человек в таком состоянии способен потерять голову. И физрук тоже может нанести ответный удар. Я его хорошо знаю, он ни перед чем не