Забыто, не потеряно. Часть 2. Йоханес Фаренбрух

становится капризным и неуравновешенным. Так его государство принуждения постепенно становится противоположностью правового государства, становится страной произвола. Как таковое принудительное государство людей становится настолько непохожим на муравьиное государство, еще более непохоже, чем достойное человека правовое государство. Поскольку если таковое предполагает у человека даже минимум принуждения, то похожее постоянство и надежность требований показывает, как это делают наследственные инстинкты муравьев.

      Народная душа человека окутывается оболочкой от наблюдателя больше, чем таковая образующих государство животных. Вместо принудительных инстинктов выступает сознательное и свободное подчинение благополучию народа. Из этого следует, что принадлежность друг к другу у людей одного народа достаточно слаба. Остаются широкие аспекты жизни индивидуума, посвященные его личному благополучию или благу самых близких членов семьи, которые у подсознательных животных, образующих государства, не встречаются. Реальность народной души окутывается туманом еще больше тем, что человек, как сознательное существо, не знает свое собственное сопережевание, и не может это передать окружению. Ко всему прочему выесняется, что принадлежность к народу некоторыми совсем мало осознается или остается настолько малой, что самостоятельность отдельного человека и имеющаяся у него возможность отграничиваться от народа может даже привести к тому, что он сознательно отгородиться от своего народа. Но не что иное, как полная неузнаваемость народной души порождается в некоторых наблюдателях. В лучшем случае она может быть воспринята только теми, кто не отграничивает себя от народа.

      Самая большая помеха к признанию народной души реальностью находится в разуме и его способе делать выводы. Если он однажды из явлений составил понятие, то оно сильно сужается опытом. Разум хочет, если он должен воспринимать душу как душу как реальность, найти все, что он воспринимает, в собственной душе. Если он (разум) не может найти никакого сознания или восприятия эго и отсутствуют другие качества, то он говорит: «Речь здесь не может идти ни о какой душе вообще». Только читатель моих ранних произведений научился уже немного не доверять такому способу действия разума. Он может уже распознавать души без сознания и без восприятия эго в качестве реальности, не смотря на то, что чуть лучше защищен от заблуждения отрицать свойства явления, потому как они не воспринимаются с первого взгляда. Он признал жидкий и коллоидный кристаллы в качестве предшественников живого существа. Он должен был по силам, которые они выказывали, признать душу как волю. Столько было дано ему, что он должен беречься от поспешных выводов разума, если он хочет увидеть народную душу как реальность. Она не так видна и однородна в форме проявления, как все существа, у которых в прошлых произведениях мы обнаружили