Калика перехожий. Александр Забусов

взглядом окинул Андрея, улыбка промелькнула на губах. Он знал, что скоро умрет, к главному поединку на смерть славянский воин готовился с детства, не испытывая страха перед смертью. Даже князь выходил иногда на поединок со знатным противником, чтоб чести своей не уронить, поэтому и Роман был спокоен, зная, что свой земной путь прошел и чести воина не уронил, и уходит он не калекой, а бойцом. Дышать ему было тяжело, грудь, перевязанная чистым куском полотна, обильно кровила, да и изо рта сочилась кровь.

      – Пришел? Я уж думал не свидеться нам, – шептали губы. – Вот и все, Андрей, дальше сам. Не успел я.

      – Выкарабкаешься.

      – Молчи и слушай. Выберешься, добирайся до земель Ростовско-Суздальского княжества. В сорока верстах от Ростова… – Роман закашлялся, продышался, передохнул. – Там, в сельце, Луканино прозываемом, усадьба мово брата двоюродного по матушке, Военега… К нему пойдешь. Скажешь от меня, мол, обскажешь все… ну, что погиб я, землю русскую защищая.

      Дернулся, порываясь двинуть рукой, снова закашлявшись, вместе с воздухом изверг из себя сгусток темной крови, отдышался.

      – …сними с моей шеи родовой медальон… брату отдашь, кхе-рр-кхерр…

      – Рома!

      – …Кх-хрр! Успел-л хрр-р.

      Тело Романа вдруг выгнулось дугой. Киевлянин хрипло выдохнул и расслабился на веки вечные.

      Ищенко ладонью прикрыл веки на невидящих глазах. Снял с шеи серебряный оберег на кожаном шнурке, спрятал за подклад. Со стороны стен послышались призывы:

      – Всем воям на стены! Печенеги! Поганые на приступ пошли!

      – Прощай, брат! Спасибо тебе за дружбу.

      Уже через день Ищенко пришлось брать под свою руку оборону на восточной стене. Никто и слова не сказал, после того как он стал распоряжаться людьми после гибели старшего, ранее поставленного на ней боярином, а там и воевода принял как должное это самовыдвижение чужого боярина на должность.

      Хотел пойти к воеводе, когда заметил подготовку степняков к возможному штурму стены.

      Печенежский князек Бурчев привел под стены погоста несколько близкородственных семей, это была в какой-то мере даже орда. К тысяче конных степняков куреня, экипированных кольчугами, шеломами и щитами, вооруженных клинками, топориками, луками и сулицами, каждый воин имел при себе еще и волосяной аркан, присоединились на время похода полторы тысячи «бедных родичей», прозванных бродниками, полукочевое воинственное население Дикого поля, своего рода вольница, тоже решили вкусить халявы. Эти допекали сотника и его подчиненный контингент больше всех иных. Вот и получалось по подсчетам Андрюхи, что против населения погоста, которое вместе с жителями укрывшихся за стенами сел и весей, составляло не более тысячи двухсот – тысячи четырехсот человек, взрослых обоего пола, первоначально противостояли добрых три тысячи головорезов.

      Посторонние мысли схлынули в потаенные уголки памяти, когда сотни стрел, с горящей паклей, примотанной к наконечникам,