Звукотворение. Роман-память. Том 1. Н. Н. Храмов

жёнку, сына-дитятку, донага раздели и при нём, при Иване, да ещё при всём честном народе, средь белого дня шомполами да трёххвостками вусмерть забили. Цепями к каталажке трупы приторочили, его же самого – насупротив, к дереву и тоже голого такими ж оковами прикрючили и дерьмом своим, гореловским, калорийным(!] цельную седмицу силком щедро скармливали, да так, чтобы непременно ел-жевал говно-с семьи мильёнщиковой. А дабы ночью никто из простолюдинов не допомог ему бежать (куды там бежать!! – водицы малость не поднёс глонуть!..], псов бычачьих подле на привязи держали. Наконец, измученного, больного на прииск, где раньше вкалывал, под присмотром отправили – раз уж с тюряги сбёг, рысак-русак, нехай на-послед столнером… Ить ты, мужик-человек! И ни есть-пить, ни спать-отдыхать ему – лишь кайлом молотить до навечной потери сознания!

      …БОЛЬШОЙ ЧЕЛОВЕК ИВАН. МНОГОЕ ПРО СЕБЯ ОБСКАЗАТЬ УСПЕЛ. CAM-ТО, ВИШЬ, НА ГОРЕЛОВА ТОЙДЕЙ СОХАРИЛ, ДА ЗАСКУДАЛ ШИБКО, СЛЁГ… ПРИКАЩИК ПОВЕЛЕЛ ЕМУ ВСЁ РАВНО ИТИТЬ НА ПРИИСК, ДАЖЕ В ГОСТЕЧКИ К ЕМУ ПРИПОЖАЛОВАЛ, ДОМОЙ. ИВАН НИ В КАКУЮ: ЗАНЕМОГ И ВСЁ ТУТ, А С ПРИКАЩИКОМ ТЕМ ПАРА МОРДОВОРОТОВ БЫЛА, СЛОВОМ, ПОБИЛИ ЕГО ПРИ ЖЁНКЕ И ДИТЯТКЕ, ВО ОНО КАКО БЫЛО… ИВАН, ПРАВДА, СДАЧИ НАДАВАЛ, НОРОВ НЕ ПРИРУЧИШЬ, НЕ ПРИСТРЕМИШЬ, БОЛЬШО! С ТОГО РАЗА ВСЁ И ПОШЛО-ПОЕХАЛО. НЕВЕЛИКА-TO ШИШКА ИВАН, ОДНАЧЕ КАКИМ ТАКИМ ЛЕШИМ ПРОЗНАЛ ГОРЕЛОВ ПРО СТРОПТИВЦА – ОДНОМУ БОГУ ВЕСТИМО. А С ХАРАКТЕРОМ, КАК У ИВАНА, ТОКМО В БУНТАРИ ИТИТЬ! НУ. А БУНТАРИ ГОРЕЛОВУ НЕ НУЖНЫ, ЭТО ФАКТ. ДРУГИЕ ШТОБ НЕ ЗАРОПТАЛИ… ШТОБ СТРУНЫ НЕ ЗАСТРУНИЛИ!.. А КАКА У НЕГО БОЛЕСТЬ ЗЛОТОШНА, НЕЗЛОТОШНА – ТЬФУ НА РАСТИРКУ! НЕ ГОЖЕ ТАК, А НАДЫТЬ, ШТОБ В ГОЛОВЫ КУЛАК, А ПОД БОК ТАК! СЛОВОМ, ЗАЧАЛИ ОБА ОХОТУ ДРУГ НА ДРУГА. ДЫК НЕ СУДЬБА, ОДНОМУ, ПУСТОДОМКЕ-Т СМЕЛОМУ НАШЕМУ! ОДНО ЗДОРОВО: СВОБОДНИЛИ МЫ ЕВО. БОЖЕНЬКА ПРАВДУ ЛЮБИТ. И ТО ВЕРНО – ДОКОЛЬ ТЕРПЕТЬ? НОНЕ ВСЯ РУСЬ МУЖИЦКАЯ НА ДЫБКИ ВСТАЁТ. ВСЯЯ ГОЛЬ ПЕРЕКАТНАЯ! ТОКМА ЕЖА ГОЛЬЮ НЕ ВОЗЬМЁШЬ! НЕ-Е, НЕ ПРИЩУЧИШЬ! ШТО Я?! ТРЯХНУЛ СТАРИНОЮ СО СЫНКАМИ – В МЕНЯ ПОШЛИ!..

      Зловеще, глуше, глубже раздавался голос в темени 66-лой – но и сквозной, прозорой до зги-былиночки на небе и на земле кажинной. Сквозной, прозорой, ибо таковыми делал морок этот невидющий Бугрова ясный погляд, что стекал беззастенно, раздвигал пределы очезримые, испепелял-высвечивал души гордые, к завалинку прикорнувшие, зарил вопросом извечным-безответным покуда…

      БОЛЫПО, НЕ МОЛОСНЫЙ ТРОФИМ! ХОЧА И В ЛЕТАХ НЕМАЛЫХ, С ЗАПАРНИКОМ ДА С МАЛЬКАМИ НЕ УСИЖУ! ГНУС МНЕ В ДЫХ, ЕЖЛИ Я НЕ НАШЕНСКОЙ КРОВИ БОЕЦ, НЕ ТЯГЛОВЫЙ МУЖИК ПО ПРИЗВАНИЮ! А ВЫ – АСЬ?!!

      Вот оно… Плашмя слово пало, да ребром вопрос встал: как вы, веслинские?!

      – Ян-н!

      Ужаленно Евсей вскликнул.

      – ЭТ-ТЕ НЕ БАБЕ КОСТОЧКИ ПЕРЕМЫВАТЬ. В ДРУГО-РЯДЬ, МУЖИЧКИ, ПРО КОЙ-ШТО РАССКАЖУ… НАСЧЁТ ЕЖА И ГОЛИ-ТО… НЕДАРОМ ГРАМОТЕ ОБУЧЕН. ВЕЛИКИЙ ЕЙ ЗЕМНОЙ ПОКЛОН. ДА ИВАНУ ТАКОЖДЕ…

      – Скажи зараз, Трофымэ!

      – НЕТ, ЕГОР, НЕ ПРОСИ.

      – Чого ж цэ так? Сам, мабуть, казав, нэмае тут иншого неверина.

      – Хуч намёк какой сделай…

      – Когда