Одна жизнь – две судьбы. Росомаха. Анатолий Маскаев

в часть.

      – Ну что, еще пойдешь… -спросил он у меня.

      – Пойду… -на девочку я уже запал.

      Но ходить в самоволки, для меня было гораздо опаснее, чем Андрюхе, проверка могла быть и ночью.

      Все же сходил еще несколько раз, пока окончательно не спалился.

      Вернувшись в четыре утра и залезши через предварительно оставленное открытым окно, я напоролся на нашего старшину.

      – Ну и где был Мазаев, опять по бабам?

      – Никак нет, товарищ старшина, в соседней части кино смотрел.

      – И как кино называется?

      Я ляпнул первое попавшее.

      – Не догонишь, товарищ старшина.

      – Как видишь Мазаев, догнал.

      – О, от тебя еще и водочкой попахивает, пойдем ка на губу дружок.

      – Права не имеете товарищ старшина, не в вашей это власти, должность не позволяет.

      Старшина взъярился.

      – Должность, я те покажу должность.

      Он набрал дежурного по части, и через сорок минут, я уже был на гарнизонной гауптвахте, в одиночной камере, потому как, секретчик.

      Короче, пятнадцать суток схлопотал, но отсидел меньше, вскрыв ломом, еще с одним таким же сидельцем, откуда-то доставленный немецкий сейф для начальника гауптвахты.

      Через десять дней, тот же старшина забрал меня с губы и отвез снова на КП, лафа моя закончилась.

      – Ну что, Мазаев, не я ли тебе говорил, не оступись… -приветствовал меня комвзвода Шабалин.

      Возразить было нечего.

      Заодно еще сняли сержантские погоны, короче, наказали по полной.

      Я и не переживал по этому поводу, я же дед по армейским меркам, и лычки сержантские мне до лампочки.

      Больше беспокоила Ира, скажет вот, бросил.

      Но ей обо мне все рассказал Андрюха, передав весточку от нее, через того же Шабалина.

      – Удивляюсь я тебе Мазаев, когда ты их находить успеваешь… -сказал взводный передавая мне записку от Иры.

      – Пойдешь в самоволку, сошлю на Тукумский лесоповал, как Гоманчука, ты меня понял Кирилл?

      – Понял, Алексей Михайлович.

      Кстати, Тукумский лесоповал, был как бы вроде местного дизбата, и попадали туда те, для кого дизбат много, а губа мало.

      Гоманчук влетел туда на три месяца, за то, что чуть по пьянке не пристрелил нашу «целку» Лебедева.

      – Увольнительную дайте, надо очень.

      – Чего-о, приспичило что ли Мазаев, да ты охренел, всего полмесяца как с губы, а ему увольнительную.

      – Не приспичило, Алексей Михайлович, ехать надо, в больнице она.

      Взводный недоверчиво взял мою записку, перечитал.

      – Пошли, иди переодевайся, к вечернему построению, чтоб как штык обратно.

      – Не пойму, угомонился что ли ты Мазаев, так серьезно за девушку переживаешь?

      – Так точно, угомонился, товарищ старший лейтенант.

      – Да ладно тебе, Кирилл, иди к старшине, пусть выдаст форму, а я пока увольнительную напишу.

      Я пошел к старшине, попросил форму.

      – Зачем?

      – Для увольнительной.

      – Для,