Вместо сердца – пламенный мотор. Реинкарнация Победы – 2. Михаил Маришин

сама принадлежность санатория к ОГПУ.

      Кроме танцев в обязательную программу входило пение, в том числе и хоровое. Каждый новенький, прибывший в санаторий, должен был, в соответствии со сложившейся традицией, что-то спеть. Причём желательно, чтобы песня, как и человек, тоже была новая. «Однофамильцы» в самом начале отбоярились песней «По долинам и по взгорьям», а мои прикреплённые нагло умыкнули у меня «Коня», здорово исполнив его на три голоса. Выручило меня только то, что любил в своё время смотреть старые советские фильмы, да слушать записи, ставшие классикой. Главное, не спеть ничего опережающего. «Тишина за Рогожской заставою» прошла на ура, помог гитарист, на слух подобравший мелодию. Я пел, глядя на Полину, вогнал её в краску, чему способствовали и другие взгляды, направленные на неё со всех сторон. Не сказать что романтическая тема была в загоне, но таких песен здесь ещё не слышали, поэтому меня каждый вечер просили спеть «что-нибудь новенькое». Приходилось крутиться, напрягая память, но неизменно радовать благодарных слушателей. При этом избегать всяческой политики и несвоевременности. Поэтому в репертуар вошли нейтральные «Я люблю тебя, жизнь», «Весна на Заречной улице», из более мне близкого к месту оказались «Поле ковровое» Николая Емелина и «Вечная любовь» Дениса Майданова.

      К сожалению, всё хорошее быстро заканчивается, зачастую внезапно.

      Эпизод 2

      – Гроза, что ли, с юга идёт? – спросил меня «однофамилец» товарищ Хабаров, когда мы вечером четырнадцатого мая в перерыве между танцульками вышли подымить на веранду.

      Действительно, вдали слабо полыхали зарницы.

      – Не похоже, свет какой-то красноватый, больше на пожар смахивает, – не согласился я.

      – Может, и так, – ответил пограничник, глядя, как отдельные сполохи сливаются в сплошное багровое зарево. – Пойду, узнаю, что случилось.

      Я остался на улице, наслаждаясь весенней прохладой и тихим солёным ветерком, дувшим с моря и доносившим с собой тихий шелест волн, ласкающих песчаный берег. Окружающие сады отвечали ему шорохом листьев и стрёкотом цикад. Когда вернулся Хабаров, ходивший к единственному телефону в кабинете коменданта, моя душа полностью развернулась, потянувшись к бесчисленному множеству звёзд, усыпавших глубокое, чёрное, безоблачное небо. Тем оглушительнее прозвучали его слова, резко вернувшие меня на грешную землю:

      – В Батуме горит нефтеперерабатывающий завод. Пояснить ничего не успели, связь оборвалась.

      – В смысле, оборвалась? – не понял я. Качество связи было, мягко говоря, разным, но с городом можно было соединиться всегда.

      – Сам ничего не пойму, доживём до завтра, может, что прояснится. Утро вечера мудренее.

      С утра мы всем колхозом бегом спешили с зарядки на завтрак, поднимаясь тропинкой прямо по склону, вместо того чтобы делать крюк