Те, которых не бывает. Нина Семушина

и ущипнул себя за руку; ничего не изменилось. Кот тем временем сел, свесив хвост с бронзовой рамы, и принялся вылизывать спину ярко отполированным, блестящим на солнце бронзовым языком.

      Парень потянулся к бутылке.

      – Хор-ро-о-ошее? – протянул кот тягучим басом. Крепкие пальцы замерли в сантиметре от тёмного бутылочного стекла. – Чего же все такие нервные-то стали? Я серьёзно спрашиваю: хорошее пиво? Не видал такого раньше. – Кот потёрся о хвост сидевшей на ветвях русалки, которая наклонилась, почесала его и обратно застыла в своей бронзовой невозмутимости.

      – Н-неплохое, – уклончиво ответил любитель хмеля и солода, судорожно перекрестившись на всякий случай.

      – Не поможет, – жизнерадостно облизнулся кот. – Тем более что не той рукой и не в ту сторону. Что-то ты мне как-то не рад, а ведь, я помню, когда маленький был, всё спрашивал бабушку, оживёт ли котик, если его погладить. Помнишь, как ты мне молоко в консервной банке приносил? А теперь чего, разлюбил меня, что ли, а, Володя? Или аллергия на кошек открылась, а, Кастрюлькин?

      Володя неожиданно для себя самого покраснел – вернее, покраснели его уши, из-за которых его в садике дразнили Кастрюлькиным. А он тогда приходил к коту жаловаться на этих своих обидчиков, гладил его бронзовую полосатую шкуру и действительно приносил ему молоко в консервной банке. А потом прятался за памятник и ждал, что, может быть, кот правда спустится с бронзовой рамы и начнёт лакать его блестящим жёлтым язычком. Про то, что язычок у него жёлтый, Володе рассказала бабушка. А ещё – про то, что по ночам котик ходит гулять на Каму, потому что дружит с матросом с памятника в сквере Решетникова, который раньше назывался Козий Загон. Что матрос чешет его за учёным ухом, и они вместе сидят потом на железнодорожной насыпи, смотрят на баржи и поют «Из-за острова на стрежень». Что такое «стрежень», Володя не знал и потому сам долго пел «из-за острого на стержень», думая, что речь идёт о карандаше.

      – Матрос, кстати, бабушке привет передавал. – Кот принялся точить бронзовые когти о бронзовый дуб. – Спрашивал, чего она давно не заходит.

      – Да она что-то сдала в последнее время, – неожиданно для себя самого ответил Володя, который только что мысленно поклялся себе бросить пить и вообще с белой горячкой не разговаривать. – Ноги плохо ходят, а она же на Пролетарке живёт. Оттуда до Решетникова ж ехать и ехать, понимаешь.

      – Понимаю, – сочувственно отозвался кот. – Тебе ж всё не до того, чтоб её проведать, дела, дела, общение, социализация. Я сам тебя уже лет десять не видел, еле узнал. Она-то раньше заходила, но вот уже года четыре как не видать.

      – У неё инсульт был четыре года назад. – Володя вздохнул и хотел было отхлебнуть из бутылки пива, но помешал не пойми откуда взявшийся комок в горле. – После него она и ходить почти перестала, и на гитаре играть. Руки не слушаются.

      – А ты сам ей сыграй, как раньше, – предложил кот, устраиваясь поудобнее у корней дуба. – Как бывало. Да ладно, ты что насупился, я ж всё понимаю: дела. Вы, люди, вечно куда-то спешите. Не держу тебя, иди куда собирался.