Лик Архистратига. Александр Холин

что сейчас работа у меня такая. Угадай, кем я работаю? – хитро прищурился её собеседник.

      – Пока что мотоциклист, – улыбнулась Наташа. – Но, если не секрет, что за профессия?

      – Не секрет. Я – учитель русского языка и литературы.

      – Русского?.. Ты?.. – кажущаяся несуразность настолько поразила девушку, что она непроизвольно перешла на «ты».

      – Да, я! – самодовольно кивнул Мусса. – Правда, только в начальной школе. Но совсем неплохо справляюсь со своими обязанностями. Сама посуди, ведь не хохлов же в учителя брать! Эти проходимцы ни на своём, ни на русском гарно балакать никогда не научатся. Директриса наша феодосийская давным-давно уже на работу меня приняла и не жалеет. Ученики мои некоторые давно уже взрослыми стали, а тоже не жалеют, что у меня обучались.

      – Поздравляю, – искренне обрадовалась Наташа. – Так вы в Феодосии живёте?

      – Нет, я там только работаю, – пояснил Мусса. – А тебе повезло, красавица, что со мной встретилась. Так бы сколько времени до Феодосии на электричке тряслась, а потом в нашу долину на попутках – страсть как неудобно. Правда, до болгарской деревни ещё автобус ходит, но очень не регулярно. Ты не была ещё у нас? Нет? Ничего. Приедем – тебе обязательно понравится. В Коктебеле уютно, потому что с одной стороны Карадаг, а с другой Киик-Атлама, что в переводе с нашего значит «прыжок дикой козы». Ты коза?

      – Нет, – делано нахмурилась Наташа.

      – Ничего, – улыбнулся татарин. – У нас по горам поскачешь, сразу козочкой или ланькой станешь. В общем, козерожкой. Но нам пора уже. Рашидка! Рашидка! Выйдешь ты, наконец, со своей кухни?! Я уезжаю уже.

      Только теперь на очередной окрик Муссы из кухни показался невысокий татарин в белой поварской курточке и колпаке. Но Наташу поразило другое: оба татарина походили друг на друга, будто были кровными близнецами. Различить их сейчас можно было только по разной одежде. Вероятно, они оба считали себя крымскими татарами, киммерийцами, скифами, но только русскими. Что ж, в таком толковании есть несравненная доля правды.

      Коктебель каждое утро одаривал Дмитрия той печальной предосенней тишиной, которую так любил Максимилиан Волошин и которая, говорят, благотворно влияет на творческую струну человека. Не знаю, как с творчеством, а море, ещё не совсем холодное и злое, но уже с наливающимся белым раздражением гребешками, действовало на приезжего умиротворяюще.

      Собственно, приехал Дмитрий сюда вовсе не один – с другом. Но того вчера срочно вызвали в Москву. Дело в том, что Семён Полоцкий был неплохим экспертом-криминалистом. Неплохим – это даже скромно сказано, потому что не могли человека оставить в покое даже во время заслуженного отпуска.

      Они с Семионом – такое «домашнее» имя приклеил ему Дима – каждый год приезжали сюда в сентябре, чтобы встретить Новый год. Да-да, тот самый Новый год, который в Древней Руси наступал четырнадцатого сентября, а не в январско-декабрьском винегрете. Новогодняя дата много раз в русском календаре менялась,