Три заповеди Люцифера. Александр Овчаренко

жизнь в имении, потакая юношеским капризам. Подобно господину Обломову, вставал я поздно, после чего требовал, чтобы мне на завтрак подавали только что собранную с грядки клубнику, свежие сливки и свежеиспечённую сдобу, готовить которую наша кухарка Фёкла была большая мастерица. После того, как батюшка приказал высечь Фёклу за непослушание, остальная дворня перечить мне боялась и исполняла мои прихоти так, как если бы я действительно был их барином.

      Дневные часы, когда солнце пыталось превратить губернию в настоящее пекло, я не покидал барских покоев. На время отсутствия папеньки я оккупировал его кабинет, где находилась очень даже приличная библиотека. После завтрака, прямо в ночной рубашке забравшись с босыми ногами на диван, покрытый прохладной мягкой кожей, я запоем до самого обеда читал всё, что попадалось под руку, не делая никакого различия между любовными романами, календарями прошлых лет и «Справочником ветеринара». Раньше такой тяги к чтению я за собой не замечал. После обеда, согласно установившейся в нашем доме традиции, я почивал, но не в душной спальне, а в гамаке, который по моей просьбе в саду между двух старых яблонь повесил мой спаситель конюх Иван.

      Когда солнце пряталось за левый берег Волги, и дневная жара спадала, я одевался и шёл гулять по берегу реки. Особенно я любил бывать вечерами на обрывистом берегу затона, который из-за глубокого омута среди местного населения пользовался дурной славой. Поговаривали, что в омуте с незапамятных времён топились обесчещенные и обманутые любовниками девицы и теперь лунной ночью утопленницы превращаются в русалок и выходят на берег поиграть и погреться в лучах лунного света. Летом на Волге все ночи лунные и короткие, поэтому я после заката частенько приходил на крутой обрывистый берег и, дождавшись луны, жадно впитывал в себя те таинственные флюиды, которые рождались в чёрном речном омуте, залитом мертвенным лунным светом. Почему-то именно в эти минуты, забывая о своём низком происхождение, я чувствовал себя абсолютно счастливым. Безотчётная радость заполняла мою израненную душу, и необъяснимое блаженство, охватывало всё тело. Я растворялся в бликах лунного света, и казалось, сознание моё охватывало всё – от крутых волжских берегов до заснеженных горных вершин Кавказа. И не было тайны, которую я не мог бы раскрыть, не было человека, душа которого не была мне подвластна. Нечто похожее я испытал через несколько лет, попробовав в одном из портовых притонов Лондона курить гашиш, но опьянение, вызванное курением, было лишь слабым подобием того, что я испытывал лунными ночами, стоя на обрывистом волжском берегу.

      Тем временем холера преподнесла мне ещё один сюрприз: возвращаясь из Астрахани к себе домой, наши соседи Старгородцевы наткнулись на холерные кордоны, и, ввиду абсолютной невозможности дальнейшего путешествия, были вынуждены остановиться у нас в имении. Утомлённые долгой дорогой под палящим солнцем, они приехали к нам на закате, как раз в тот момент, когда я, освежённый полуденным сном, отправился бродить по берегам речных заводей. Не дождавшись меня, Нил Силыч и Варенька отужинали в полном одиночестве, после чего Нил Силыч отправился