Подношение ушедшей эпохе. Элла Крылова

сгущенным молоком и угощали нас. Говорили о каких-то пустяках, потом играли в портреты. Разуваев сообщил, что мальчишки в лагере решили, что только две девушки стоят их внимания – Денисова и… я. Остальных «хоть в речке топи.» Юлов усмехнулся. После их ухода я не спала всю ночь. Неужели он меня тоже любит? Я не могла поверить в такое счастье, но оно было, и я растила и подогревала его в своей душе.

      А потом знаки внимания со стороны Юлова внезапно прекратились. Казалось, он даже избегает моего взгляда. И я не решалась с ним заговорить. Я любила его издалека и, к своему удивлению, не хотела сближения. Я любила его вот именно что платонической любовью, так любят море или горы, так мистики любят Бога. Все свои сложные чувства я подробно фиксировала в дневнике, который вела уже два года, это была нервная психологическая проза. Я, как ни странно, редко видела Юлова, но когда видела, все внутри меня вспыхивало и голова начинала приятно кружится. Я тогда не знала стихов Кузмина, а сейчас могу привести одну цитату, отражающую то мое состояние:

      Если б я был твоим рабом последним,

      сидел бы я в подземелье

      и видел раз в год или два года

      золотой узор твоих сандалий,

      когда ты случайно мимо темниц проходишь,

      и стал бы

      счастливей всех живущих в Египте.

      Любовь заполонила все мое существо. Я могла думать только о Юлове. Это плохо отразилось на работе: у меня были весьма средние показатели. Однажды я не выдержала и призналась Машке в своей любви к Юлову. Машка невозмутимо сказала: «Он тоже тебя любит.» «Тогда почему он ко мне никогда не подходит, не говорит со мной?» – удивилась я. «Он стесняется, к тому же тебя любит Гиви, и все это прекрасно знают.» – аргументировала Машка. Гиви был высокий красивый грузин из нашего отряда, но он тоже свою любовь никак не проявлял. Я была озадачена. Что мне делать? Самой подойти к Юлову и заговорить с ним? Нет, невозможно. К моей любви все больше примешивалось отчаянье.

      Но были и минуты веселья. Разуваев привез с собой гитару, мы с ним разучивали разные песни, и когда я пела, все изумлялись тому, как здорово у меня получается. «Клен ты мой опавший…» Разуваев показал мне несколько аккордов, переборы и бой, так что к концу смены я уже прилично аккомпанировала себе на гитаре. (Сейчас я играю не лучше.)

      Как-то ночью мы с Иркой пробрались к мальчишкам в барак. Они все спали мертвым сном. Все, кроме Разуваева, который не собирался нас выдавать. Мы собрали ботинки и связали их между собой шнурками. Отменный венок получился! Утром мы злорадствовали: ни один парень не явился на зарядку.

      После отбоя, завернувшись в простыни, мы с девчонками сидели на полу и поочереди рассказывали разные страшилки.

      А вообще-то дни тянулись для меня невыносимо. Я даже завела в дневнике страничку, где расписала смену по числам, и вечером зачеркивала очередной прожитый день. Работали мы, как негры на плантациях, с той лишь разницей, что нас не били надсмотрщики. Собирали вручную овощи, таскали тяжелые ящики и ведра