Обольщение. Бренда Джойс

но она в который раз покраснела и вскочила.

      – Пустяки, месье.

      Доминик изучающе посмотрел на нее. «А она весьма восприимчива к обольщению», – подумал он. И мягко спросил:

      – Вы боитесь меня, мадемуазель?

      Она выглядела всерьез взволнованной, но поспешила заверить:

      – Нет! Конечно нет!

      – Хорошо. В конце концов, бояться совершенно нечего.

      Доминик медленно расплылся в улыбке. Недавно они целовались. А перед этим она наверняка раздевала его. Возможно, именно поэтому так нервничала?

      Женщина прикусила губу.

      – Вы так страдали, прошли через такие мучения! Теперь я ощущаю колоссальное облегчение оттого, что с вами все в порядке.

      Интересно, много ли она знает о нем?

      – Да, так и есть, мне уже намного лучше.

      Доминик хранил спокойствие. Блеснула надежда, что она продолжит говорить и поведает, как же он оказался в этом доме, что произошло с ним после выстрела в Нанте.

      Но она замолчала, и пристальный взгляд ее серых глаз не дрогнул ни на мгновение.

      Доминик понял, что она вряд ли просветит его; в такой ситуации оставалось лишь попытаться ее разговорить.

      – Мне очень жаль, что я расстроил вас. Слуги, несомненно, помогают, выполняя ваши поручения?

      Она помедлила немного перед тем, как ответить:

      – У нас нет слуг, месье. Только мальчик, конюх, но он приезжает к нам каждый день всего на несколько часов.

      Услышанное принесло Доминику еще большее облегчение, но он по-прежнему был настороже.

      – Почему вы так странно на меня смотрите? – хрипло вырвалось у женщины.

      Доминик бросил взгляд на кисти ее рук, которые она так сильно сжимала на фоне своих белых муслиновых юбок. На пальцах не красовалось ни обручального кольца, ни кольца с бриллиантом – у нее не было вообще никаких украшений.

      – Вы спасли мне жизнь, мадемуазель, так что теперь мне любопытно узнать о вас.

      Ее изящные руки взлетели вверх. Она скрестила их на груди, будто защищаясь – или просто нервничая.

      – Вы были в беде. Как же я могла не помочь? – заметила спасительница и, помолчав, добавила: – Вы не назвали мне свое имя.

      Ложь сорвалась с его уст так же естественно, как дыхание.

      – Шарль Морис. Я навечно у вас в долгу.

      Женщина наконец-то улыбнулась ему.

      – Вы ровным счетом ничего мне не должны, – твердо произнесла она и замялась. – Вы, должно быть, голодны. Я скоро вернусь.

      Как только звук ее шагов постепенно смолк в коридоре, Доминик резко уселся на кровати и, отбросив укрывавшие его простыни, попытался встать. Боль тут же пронзила спину и грудь. Он застыл на месте, не в силах сдержать мучительный стон.

      И комната закружилась перед глазами.

      Черт побери!

      Несмотря на мучения, Доминик не собирался снова ложиться. Ему потребовалось бесконечно много времени, чтобы попытаться побороть боль и справиться с головокружением. Оказывается, он был в намного худшем состоянии, чем предполагал. Собрав последние силы, медленно и