Могильщик. Ф. Ибраева

илуэт в белом балахоне. Издалека светятся зеленые брови. Взял немного вправо, чтобы не стукнулась в меня.

      Я в гору, силуэт с горы. Расстояние между нами сокращалось. На середине подъема несутся праздничные брови, лучистые глаза, крылья в полете. Девчонка шагала размашисто, выкидывая стопы наискосок, руки подняв в стороны. Рукава балахона под летучую мышь трепетали на ветру, как крылья.

      Поравнялись, мельком взглянул. Она глаз не отвела, зато я развернул глаза от неё на дорогу, по которой шёл. Неужели опять зрение подводит? Не бывает зеленых бровей. Поравнялись, действительно, перламутрово-зеленые брови. Прямоугольная полоска, два сантиметра в ширину, шесть в длину, ярко зеленой люминесцентной краски там, где находятся брови. Не смотрел на неё в упор, шаг не замедлил, пусть не думает, что для меня зеленые брови в диковинку. Ничего экстраординарного, не такое видали. В ответ на мой не осуждающий интерес, искренне улыбнулась. Ей было хорошо. Как и мне.

      Девчонка промчалась мимо. Не успел рассмотреть, лишь порыв ветра от её прохода ощутил на щеке. Через пару секунд пожалел, что не окликнул. Разминулись. Застала врасплох, растерялся, не сориентировался вовремя. Надо было заговорить

      Было лето, июль, дул освежающий бриз. Бриз абсолютно невозможен, рядом моря нет, но в тот день казалось, дует бриз. Я час назад выписался из клиники, душа танцевала. У кого-то в моменты счастья душа поет, моя танцует. О трагедии, комедии, любви, войне, депрессии и радости, – о чём угодно, можно станцевать, даже об операции. Накануне меня прооперировали, утром после осмотра отпустили. Раньше мир сквозь напряжение мозгов и глаз видел размыто, с мерцанием. После операции мир вижу отчетливо, в разнообразных цветах, будто кто-то капитально протер очки и, снова нацепил на переносицу. Очков-то нету, – вот в чем кайф. Столкновение с забавной девчонкой добавила настроения. Я был счастлив в то утро. Тело, мозги, глаза помнят то ощущение до сих пор.

      После обхода врача позвонил маме, доложил, что выписывают, что я в порядке, зрение отличное. Еле убедил, что доберусь до дома самостоятельно. Вышел из ворот клиники, решил пройтись пешком, не хотелось втискиваться в замкнутое пространство низкой маршрутки. Длинная прогулка в одиночку в бодром темпе было самое то, чтобы насладиться новым состоянием мировоз-зрения, привыкнуть к нему.

      Ни разу не остановился не до, не после встречи с веселыми бровями. Не сбавляя темпа, дошел до дома, не смогу сказать за сколько, в то утро был фантастический отсчет времени. Нэнэйка2 тут же открыла дверь, едва я звонка коснулся. Бабуля заохала, заахала, как же, любимый внучок из больницы вернулся. Для неё я и поныне малыш, хотя внутри я уже мужик, она этого не признает. Мама более адекватный товарищ, спокойно фиксирует мой рост в прямом, и в переносном смыслах, не третирует.

      Нэнэйка быстренько собрала на стол, накормила от пуза, приступила к расспросам. Как же без расспросов? Бабушкино воспитание сводится к вопросам: «Ел?», «Без шапки ходил? Кашляешь, лекарство выпил?», «Обувь почистил?» Мамины вопросы сложнее: «Хвостов нет?», «Куришь? Скажи прямо», «Что за девочка звонит?» Степень честности ответов определяется трудностью вопроса.

      Про операцию рассказывать особо нечего. В предбаннике ставят метку под глаз, который будут оприровать. Проходишь в операционную, удивляешься, там нескольких сразу оперируют, ложишься на кушетку, голову укладываешь в специальный паз, лицо, кроме оперируемого глаза, накрывают синей тряпицей, водят иглу в кисть, пускают препарат, глаз поливают жидкостью – процесс пошел. Словно в бассейне с открытыми глазами плаваешь, плаваешь не на поверхности воды, а в воде, под метровым слоем голубоватой, пару секунд оранжевой воды. Врачи деликатно возятся в «воде», лепят на глаз легкую ширму – процесс завершен. Встаешь с классным ощущением: за пятнадцать минут исправляют то, чем мучился всю жизнь. На следующее утро убирают ширму. Балдеешь, новое зрение – не ожидание, правда.

      Эйфория от остроты зрения растянулось до сентября. Первого сентября лето закончилось. Вместе с летом закончилось приподнятое настроение. Пришел черед рутины, пустоты. Началась мура: уроки, дожди, ранние сумерки. Разнообразить жизнь смогла бы незнакомка с белыми крыльями. Мимолетный обмен взглядами часто выплывал из памяти. Не запоминаются глаза прохожего, с которым случайно пересекся. Бросаются в глаза рост, комплекция, волосы, их отсутствие, большой нос. Глаза запоминаются, если состоялась дуэль.

      В прошлом сентябре покупали мне спортивку в «Спортмастере». Консультант сразила глазами редкого, фиолетового, цвета. Я перестал реагировать на маму, на покупателей, не смог определиться, что мне надо. Ушли из магазина ни с чем. Вышли, спрашиваю маму, видела глаза. Естественно, отвечает, это цветные линзы, хочешь, отвечает, куплю тебе такие же. Цинизм тётки убил давнюю мечту увидеть фиолетовые глаза. Прочитал про фиолетовые глаза Элизабет Тейлор, про двойной ряд ресниц, мечтал увидеть вживую. У девчонки с зелеными бровями не фиолетовые глаза, но тоже сразили. Они редкой прозрачности. Честные.

      Чем дальше отдалялась встреча, тем сильнее жалел, зря не заговорил. Всерьез загорелся идеей разыскать девчонку, глаза которой непонятно чем интересные. Есть друзья, есть с кем

2

тат. «нэнэй» – бабушка