Тьма. Ирина Родионова

полицейский.

      – Я не помню, – упрямо пробубнил толстый Славик. За весь разговор он ни разу не глянул в эти ледяные глаза.

      – Напряги память, – посоветовал Милослав Викторович, и Славик дернулся. Сейчас он был похож на холодец, дрожащий и бесформенный, с влажным лбом в капельках жирного пота и пахучими пятнами на рубашке. В мясистых пальцах Славик безостановочно крутил черную ручку.

      – Она кричала, что я толстый. – Нижняя губа его обиженно дрогнула. – Ну, это и так понятно… Что воняет от меня. Что никто со мной из-за этого не общается.

      – Ясно. – Полицейский коротко кивнул и черкнул что-то в блокноте. – Как ты думаешь, кого эти слова могли задеть сильнее всего?

      – Ну не меня уж точно, – поспешно сказал Славик. – Надо мной всегда издеваются. Я привык. Может, Рустама, он самый вспыльчивый. Не удивлюсь, если это он…

      – Если это он что? – Полицейский склонился, едва не касаясь грудью стола. Славик побледнел.

      – Если он Нику и убил, – прошептал Славик и судорожно зажмурился.

      – С кем Ника дружила?

      – Ни с кем, – торопливо сказала Мишка, покусывая ноготь на мизинце.

      – Вообще? Ни с кем не общалась?

      – Не, ну общалась-то со всеми, ровно так, ничего особенного. Всегда списывать давала, все такое. – Мишка покосилась на Чашечку, родную и добросердечную Чашечку. Кажется, ее согревающий взгляд придал Мишке сил. – Мальку вечно помогала.

      – Кому?

      – Ну, Савелию… Она хорошая была, Ника. Никому не мешала. Даже после вчерашнего на нее никто особо не обиделся. Ну, это же Ника…

      – А почему тогда никто с ней не дружил?

      – Вы неправильно спрашиваете, – ответила Мишка и вскинула серые глаза на полицейского. – Это не с ней никто не дружил. Это она никого к себе не подпускала.

      Милослав Викторович снова склонился над блокнотом.

      – Ты много общался с убитой?

      – Нет, – сказал Малёк, глядя на полицейского здоровенными напуганными глазами. – Очень мало. Правда.

      – А ребята говорят, что много. – Голос Милослава Викторовича стал почти ласковым. Малёк трясся, как в лихорадке, готовый вот-вот удариться в истерику. С чего бы это?

      – Врут, – пискнул Малёк. Его шепот был почти неразличим. – Они все врут!

      – С чего бы мне им не верить? – Милослав Викторович чуть прибавил угрозы в голос. Чашечка мигом влезла в разговор:

      – Савелий, все хорошо. Не волнуйся только, полиция просто хочет поймать преступника. Пожалуйста, если тебе есть о чем рассказать, помоги нам…

      – Она меня поддерживала, – прошептал Малёк. – Немного. Никогда не била, не обижала… Но это все… Мы не общались. Честно!

      И он заплакал жалко и испуганно, захлебываясь, а потом и вовсе уткнулся лицом в Чашечкину шаль, и учительница обхватила его за хрупкие плечи. Милослав Викторович брезгливо сморщился.

      – Больше она нормально ничего не расскажет, да? – спросил он, постукивая ручкой по парте.

      Аглая, крутящая в пальцах бусины, вновь беспечно улыбалась, глядя