Забери меня в рай. Олег Нехаев

даже не повернув головы, что-то недовольно фыркнул и безразлично прошёл мимо. Услышав из-за стенки детский голос, он радостно ахнул, и с его лица враз слетела безжизненная маска:

      – Ивашка! Ивашка?! Что же ты меня, отродье твоё ямщицкое, не встречаешь?! А? – и стал вытаскивать из сумки холщовый мешочек.

      Из другой комнаты, выскользнув из рук девки Глаши, пытавшейся причесать его лохматую голову, выбежал славный босоногий мальчуган лет шести–семи, в новенькой синей косоворотке, подпоясанной шёлковым пояском:

      – Здрасьте, ваше бого… богоуродие! – старательно произнёс он ангельским голосочком и смущённо заулыбался.

      – Вот это ты правильно сказал, – захохотал фельдъегерь, усаживая его на колени. – Настоящее бого… богоуродие! А теперь смотри, Ивашка, что я тебе привёз! Как и обещал…

      Он развязал мешочек и выложил на стол ещё три таких же, но поменьше.

      – Это… Это те, которые чернила вечные?! – радостно воскликнул сияющий Ивашка, ещё ближе склоняясь над столом.

      – Ага! Гляди-ка сюда! Вот они, орешки-то диковинные, – фельдъегерь залихватски высыпал на ладонь небольшие зеленовато-красные шарики. Затем достал засохший лист дуба и показал его с каким-то добродушным смущением. – Вот, видишь, они на нём прям вот так и растут. Это я тебе сам, Ивашка, насобирал. Там, не поверишь… Там снега ещё вообще никакого нигде нету. Грязища… Ага! Склизкая такая, скрозь… Ну, да! И на Кавказе, и в Украйне… Везде грязища непролазная.

      – А пальмы там растут?

      – Пальмы? Не-е-е… Кипарисы в южной стороне видал, а… – фельдъегерь пожал плечами и хитровато прищурил глаза. – Зато там, Ивашка, вишни растут. Смотри, вот это – слёзы ихние, – он развязал мешочек и достал жёлто-коричневые натёки смолы. – Камедью зовутся. Чуешь, какой дух от них ядрёный?

      Ивашка начал с интересом рассматривать содержимое мешочка и принюхиваться к терпкому запаху.

      – Вот это всё, значит, в воде растворишь… По отдельности. Не забыл ещё, как я тебе рассказывал? – Ивашка, кивнул. – Да, и вот это ещё тоже возьми, – фельдъегерь доверительно пододвинул к нему мешочек. – Тут – железо зелёное, или купорос по-учёному… Всё это потом смешаешь, выдержишь, вот и будут у тебя чернила вечные. Потом сам увидишь: чем свет на них ярче светит, тем они ещё чернее и крепче делаются…

      – И до самого-самого лета не испортятся? – удивлённо спросил Ивашка.

      – Ха! – задорно воскликнул фельдъегерь. – До лета?! Да ты если ими напишешь… Если ты напишешь, то и меня не будет, и вот этих не будет, – он пренебрежительно показал на симбирцев, робко сидевших у стенки, и затем со строгой серьёзностью добавил: – И тебя тоже не будет! Тоже ведь когда-то… И ничего от тебя не останется на свете этом. Ничего… А вот то, что чернилами этими накарябашь, вот оно-то и сохранится навсегда, – он ласково погладил Ивашку и мечтательно продолжил. – И через сто лет… А может, и всю тыш-шу, достанет твою бумагу какой-нидь человек новый, и будет он знать… – фельдъегерь помолчал и горделиво произнёс: –