Нечто. Сергей Валентинович Рубцов

что это ещё за "хай!" Вы так скоро "хай Гитлер!" начнете кричать. Чтоб я вас больше в Голливуде не видел! Занимайтесь нашим отечественным кино, а то продались американцам за джинсы и резинку.

      Братья уныло понурили головы.

      С тоской смотря на удаляющегося Бродского, старший задумчиво произнес:

      – Не понятно – на какие "мани" шикует наш Иосиф?

      – Ну, отец, ты даешь. Он же нобелевский лауреат. Стихи пишет, сборники издаёт, – ответила голова «Дрон».

      – Да. Держи карман шире. Нужен он там кому со своими стихами.

      – Он там преподает в университетах. Лекции читает, – уточнила голова «Мякита».

      – Про то, как Родину продал? – подхватил коренной. – Нет. Это всё на деньги налогоплательщиков. Тунеядец!

      Немного подумав, прибавил:

      – Надо будет в Госдеп стукануть.

      – И в налоговую, – поддакнул «Мякита».

      – Обязательно, – заключила голова «Дрон».

      – "Славься, страна! Мы горди-и-им-ся то-о-б-о-о-й! – в едином порыве слились все три головы.

      Между ног Горыныча был натянут гамак, в котором беспечно болтался Соловей-разбойник, свесив по сторонам свои кривые волосатые ноги, и насвистывал "Марсельезу".

      Я не сразу заметил, что Горыныч был запряжён. Обойдя его кругом, я увидел за ним бричку. В ней уютно разместились, мирно беседовали и играли в шашки Гоголь и Чичиков. Временами Николай Васильевич вскакивал, как будто что-то припоминая, высовывался из брички и кричал в спину Змея Горыныча:

      – Русь! Тройка! Куда несёшься ты?!

      В ответ на это все три головы повернулись в его сторону:

      – Никшни́! – хором прогудели головы, обдав Гоголя и бричку клубами плотного дыма.

      Гоголь, захлопнув дверцу, сокрушённо разводил руками и, садясь на своё место, грустно вздыхал, обращаясь к Чичикову.

      – Не даёт ответа.

      Гоголь хотел было продолжить партию, но присмотревшись к позиции на доске, увидел, что у него непостижимым образом исчезла дамка и две шашки.

      – Нет, Павел Иванович, так дело не пойдёт. Это свинство! Вы этому у Ноздрёва научились?

      – Чему? – делая невинное лицо и округляя глаза, спросил Чичиков.

      – Не хватало ещё, чтобы меня обманывали созданные мною же герои, – возмущенно вымолвил Гоголь и решительным движением смешал все шашки. – Раз так, то я вовсе не намерен с вами играть.

      – Ну, что вы, право, Николай Васильевич, уж и обиделись, уж и вспыхнули, словно порох. Ну, увлёкся несколько. Словчил. Разве я виноват в том, что вы меня таким создали?

      Несколько поостыв и подумав, Гоголь сказал примирительно:

      – И то верно, ваша правда, Павел Иванович. Совсем запамятовал, что вы не сами по себе, что я вроде бы как ваш родитель. Но и вы, Павел Иванович, в свою очередь должны признать, столь давно от меня отделились, что могли бы жить самостоятельно и сами уже отвечать за свои поступки.

      – Совершенно с вами согласен, Николай Васильевич, только и вы войдите в моё положение, если такова моя натура. Я бы и рад жить по совести, но только нет-нет да и приврёшь, надуешь