В стороне от…. Эдуард Вячеславович Поздышев

ты. Мужчины, возраст которых не сразу смог определить, то лежали, то сидели, сложив по-турецки ноги, и изредка перекидывались скупыми грубоватыми и почти всегда одними и теми же фразами:

      – Как же курить-то охота… Вот суки! – часто возмущённо восклицал тот, что по голосу казался старше своего товарища.

      – Да, – отзывался тот, что помоложе, – нелюди.

      – Пожрать бы хоть принесли…

      – Да. Не помешало бы.

      – Или водички хлебнуть.

      – Хм! А я бы от водочки не отказался. Или – ширнуться. На худой конец, можно и косячок.

      – Вот суки!

      – Нелюди!

      На меня поначалу не обращали внимания. Познакомились же мы во время прогулки, на которые впоследствии выпускали не более раза в сутки.

      Тёмными ночами преимущественно спали, засыпая, обыкновенно, вскоре после того как внезапно наваливался мрак. Впрочем, мужики неплохо ориентировались в темноте, чему и я довольно быстро научился. Однако кроме меня никто во все проведённые в том сарае ночи не то чтобы ни разу никуда не дёрнулся, но и не шелохнулся. Ни о каком туалете даже не возникало упоминания. А только и было разговоров, что о еде, куреве, женской ласке да ещё о чём, для кого что представлялось желанным. О том и о другом, да и обо всём остальном в пространстве нашего пристанища кроме разговоров ничто не напоминало, так как за все дни никто из нас не вкусил ни крошки пищи, ни капли воды, не говоря уже о чём-либо менее насущном. Примечательно, что это никоим образом не сказывалось на нашем самочувствии и, в общем-то, почти не влияло на настроение. Напротив, скорей лишний раз служило причиной для досужего разговора. Да и вообще ничего не происходило кроме того, что, пробуждаясь от ночного сна, мы вяло, без особого интереса переговаривались, после чего сама собой отворялась дверь, и мы выходили на короткую прогулку, коей вполне хватало для того чтобы поболтать друг с дружкой при свете. Потом добровольно возвращались в свой барак и остаток дня проводили в привычном ожидании ночи и следующего дня, в который, думалось, произойдёт что-то, чего мы, собственно, все там и ожидали. А кого-нибудь из тех, кого старшой обзывал «суками», а его товарищ – «нелюдями», я так и не встретил до самого последнего дня.

      Старшим из нас оказался вор-рецидивист, большую часть своей сорокалетней жизни проведший в заключении и выглядевший на полтинник с приличным гаком. Приятель помоложе, будучи наркоманом со стажем, на вид не сильно отличался от старшого. Я же, из нашей – случайной ли, не случайной – компании, пожалуй, единственный соответствовал внешностью своим неполным тридцати.

      Старший назвался Вовой. Второго он нарёк Корешом. Для меня же прозвища не успел придумать – не очень-то со мной был разговорчив. Да и я держался особняком. Кореш, впрочем, заговаривал иногда, но чаще мимоходом: кивнёт, подмигнёт по-приятельски, невзначай спросит о чём-нибудь малозначащем. Он выглядел этаким добряком на фоне сурового сотоварища. Худощавому Корешу с испитым, но добродушным и простоватым лицом удачно шла его видавшая виды спецовка. Походя поведал, будто последнее, что запомнил, было то, как устроился грузчиком в гастроном, как послали его с тележкой на какую-то базу, как встретился по пути какой-то друган и предложил выпить. Больше ничего не мог вспомнить. А Вова отболтался от объяснений отговорками, наверное, столь популярными в местах, в которых бытовался предыдущие лет несколько:

      – Ну, не знаю – со шконки что ль упал или ещё откуда? А если упал, по ходу должны были препроводить в больничку… Ну ты мусор что ли, чтобы перед тобой вилять?!

      Одет Вова был в чёрную арестантскую робу. В моём же внешнем облике чем-то особенным могло показаться разве то, что на мне был довольно приличный костюм с белоснежной рубашкой. Именно таким нарядным торопился я на свидание перед тем как очутился в злополучном сарае.

      О себе им ничего не рассказывал, тем более о женщинах – единственной теме, коей отдавали они предпочтение, выжимая из себя в мой адрес скупые вопросы. Я же предпочитал отмалчиваться и вспоминать.

      ***

      Доселе считался вполне добропорядочным – как считали другие, как склонен был думать о себе сам. Не курил, не ругался, почти совсем не выпивал, вовсе не слыхивал о наркотиках и ни о чём ином, что хоть как-то могло возмутить мой казавшийся тихим и вполне благополучным мирок. Помнится, учился в радиотехникуме для подростков с неполноценным развитием. Однако чуть ли не в двадцать уже женился… Да! Сынишка, кажется, в этот год должен пойти в первый класс. Жена – ну просто воплощение чистоты и всяческих добродетелей! Тому, что она православная, всегда скорей радовался, нежели тяготился: послушна, добра… Главное, любит и во всём мне доверяет! И как это вышло, что я ей изменил? Когда вспоминаю, так самому не верится.

      Но в моей жизни появилась Марго и она затмила собой всё остальное. И теперь, находясь в этом странном узилище, я не мог подолгу думать ни о чём другом, кроме как о том, что она меня ждёт. Впрочем, многое теперь не мог вспомнить: где и чему ещё учился, кем работал и даже как звали жену и ребёнка.