Осень на краю. Елена Арсеньева

романа все и началось, начала плестись та самая паутина, в которой теперь увязла Лидия, словно неосторожная мушка…), итак, даже если Никита Ильич поверит Туманскому, ну что он может сделать? Развестись с женой? А зачем? Они с Лидией взаимно дают друг другу свободу, и если Лидия спокойно переносит присутствие в жизни мужа какой-то Машеньки (по слухам, совсем юная сиротка, которую добрый управляющий хорошо выдал замуж за бессловесного мужа, много старше ее… отыскался же и в Сормове свой Амфитрион), то и Никита, очень может быть, прекрасно знал о существовании Бориски. Все возможно!

      Поэтому Лидию ничто и никто не может заставить пойти на поводу у Туманского! Никто и ничто не властно над ней! Кроме… нее самой.

      Как всегда! Как было, есть и будет всегда!

      – Хорошо, – сказала она, совершенно спокойно глядя в отвратительно благообразное лицо Силантьева. – Я постараюсь узнать то, что вы хотите. – И, помедлив, добавила глумливо: – Не забудьте при случае передать от меня ответный привет господину Туманскому!

      Лидия не сомневалась, что доктор Туманский поймет: его власть над мадам Шатиловой кончилась, и если она исполнит его просьбу, то лишь потому, что сама захочет.

      Только по этой причине. Ни по какой иной!

      Ну да, ну да, конечно… Однако просьба-то все же исходила от Туманского!

* * *

      Марина вернулась домой и только тут заметила, что потеряла подметку. Наверное, когда увязла в грязи, «форсируя» Чердымовку.

      Сяо-лю очень огорчилась и разразилась длинной возмущенной речью, сквозь смысл которой Марина продралась с трудом. А впрочем, чего тут трудного? Все совершенно понятно!

      – Эта сапожника настоящий хунхуза еси! Товара бери, нисево не делай, басмак не чини… плохой селовека! Как мозна такой селовека еси – бутунда, никак бутунда!

      «Бутунда» по-китайски означало – «не понимаю». Сяо-лю категорически отказывалась понимать, как можно быть таким плохим человеком, который деньги за работу берет, но ничего не делает. Марина тоже считала, что это разбой средь бела дня, однако, честно сказать, денег-то сапожник из «шанхая» с Марины как раз не брал, а брал «товарой», то есть тем самым «сапожным товаром», в котором все обладатели и носители обуви испытывали сейчас такую нужду, что можно было драть с них за починку втридорога. То есть он отыгрывался на других за ее счет. И, конечно, он был очень заинтересован в том, чтобы «мадама Маринка» приходила к нему чинить свои туфли почаще, а значит, почаще приносила плату за работу. Очень может быть, «плохой селовека» нарочно ставил ее подметки на самый некачественный клей – не из рыбьих костей, к примеру сказать, сваренный и считающийся самым лучшим, самым крепким, самым хватким, а сварганенный из какой-нибудь картофельной шелухи. Но так или иначе, а к другому сапожнику дорога Марине была заказана. Ну как углядит, что на подшивку ссыльная фельдшерица приносит не что иное, как прочную резину с автомобильных шин?! Очень запросто можно в полицию за такое угодить и подвергнуться