Золотая рыбка в кармане, или Главный секрет новорусского капитализма. Александр Борисович Пумпянский

будет кто-то покупать. Я думаю, в этом был парадокс и советской конверсии. У нас в отличие, скажем, от Польши недостаточно последовательная политика, поэтому этот период растянулся не на три года, а на семь. Падение оказалось в результате гораздо более глубоким, чем оно должно было быть. А предпосылки роста оказываются гораздо хуже сформированными.

      Конечно, в России сегодня экономическое положение неизмеримо лучше и стабильнее, чем оно было в 1991 году. Конечно, за это время пройден огромный путь к сформированию базы рыночной экономики. Но из-за отсутствия систематической и последовательной политики переход оказался гораздо более социально травматичным, чем он должен был быть, падение производства больше, падение доходов больше, период падения и период социальной дезорганизации дольше и так далее. Мы довольно дорого заплатили за истеричные крики тех, которые говорили, что радикальные реформы в России не нужны.

      Валерия Новодворская: Признаете ли вы, что изменили ход российской истории? И какова вероятность, что она не пойдет вспять снова?

      Егор Гайдар: Как говорил в таких случаях Юрий Деточкин: я приложил к этому свою руку…

      Я думаю, что укоренение в России рынка и частнособственнических отношений – это уже данность. Очень трудно себе представить реалистичный сценарий, в рамках которого у нас будут полностью демонтированы рыночные механизмы. Мне кажется, что здесь точку возврата мы прошли в 1996 году.

      Два вопроса, которые остались нерешенными. Первое – это стабильность демократических институтов в нашей стране. Я абсолютно не убежден, что ее можно воспринимать как данность. Для этого еще нужны годы.

      И второе. Мы, конечно, не прошли точку выбора характера рынка. Будет это либеральный рынок равных для всех правил игры с подконтрольным обществу государством или рынок, где собственность и власть переплетены, то есть рынок коррумпированный, где самые эффективные инвестиции – взятки чиновникам. Этот вопрос, видимо, будет решаться на протяжении следующего десятилетия.

      Любовь Цуканова: Егор Тимурович, давайте вернемся к моральным критериям. В 1992- 1993 годах интеллигенция очень любила цитировать Бродского – про то, что ворюги нам милей, чем кровопийцы. Это было своего рода оправданием того, что одни нищали, а другие наживались. Сейчас уже не цитируют, потому что ворюги всем надоели. И многие считают, что именно с вами, с вашим правительством и с теми, кто шел за вами следом, пришли эти самые ворюги. Не случится ли так, что терпение людей лопнет, и кровопийцы станут им ближе и роднее (и уже стали для многих), чем ворюги?

      Егор Гайдар: По-моему, тема "ворюг и кровопийц" была ключевой не в 1992 – 1993-м, а в 1995 – 1996 годах, если я хорошо помню состояние общественного сознания. У меня такое ощущение, что я первый даже употребил этот оборот – это был конец 1994 года, и он дальше довольно активно пошел в прессе. Хотя я могу ошибаться.

      Что категорически не устраивало в нашем правительстве очень большую часть