Письма к дочери. Алексей Беляков

сама почитаешь его, когда вырастешь.)

      Я часто видел маму в хандре, уставшей, грустной. Зарабатывала она мало, была лишь младшим научным сотрудником. А по ночам сидела на кухне и печатала на машинке. Все мое детство прошло под стук этой машинки. Я засыпал под ее глухой ритм за стенкой. Это была так называемая халтура. Маме давали перепечатывать статьи, она была аккуратной и старательной. Платили, как я догадываюсь, мало. Поэтому она брала любую работу, и много. Курила одну за одной и печатала, печатала, печатала. Всё это только ради меня. Чтобы купить новые ботинки или мой любимый зефир в шоколаде, редкую усладу советского детства.

      Мама – главный и первый человек в моей жизни. Очень слабая женщина. Чья витальная сила могла бы соперничать с мощностью огромного нефтекомбината в Капотне, недалеко от которого мы жили. Откуда в ней, худой и сутулой, была эта сила? Загадка природы.

      И знаешь, Кира, я очень рад, что у меня фамилия мамы. Хотя она после смерти отца пыталась через суды дать мне фамилию отца. Я же был рожден вне брака. Советский бастард, хахаха. Родители-шестидесятники не считали законный брак чем-то необходимым. В свидетельстве о рождении, в графе «отец» стоял размашистый зигзаг.

      Нет, я весь мамин. Я – Беляков. Сын Галины Петровны Беляковой. И все мои дети, ее внуки, которых она не увидела, носят фамилию бабушки.

      А мне теперь остается только приходить к ней на могилу в старой части Востряковского кладбища, убирать сухие ветки, прошлогодние листья и тихо говорить: «Привет, мамуль! Не волнуйся, у меня всё хорошо».

      Письмо 8

      Где надо повесить зеркало

      Да, Кира, зеркало – это для вас как часть организма. Даже если зеркала нет рядом, девушка всегда найдет, как на себя посмотреть, оценить всесторонне, а не только лицо. Стеклянная витрина на улице, двери в метро, вечернее окно. Девушка отражается всюду, мы живем в стеклянном мире.

      Знаешь, я очень люблю ходить с моей Линой в магазины одежды. В смысле – ей покупать. Мне это доставляет кайф. С Асей, твоей старшей сестрой, тоже очень люблю. Веду себя как разнузданный шопоголик. Если мы оказываемся где-то в Европе втроем, я этих девчонок с ума свожу. Хватаю платья, кофточки, юбочки: ну-ка скорее померяй вот это, и это, и это. И еще рвусь донести пару вещичек в кабинку. Девчонки уже притомились, им уже все надоело, они говорят:

      – Ну хватит, ты стилистом работаешь, что ли? Пойдем уже!

      Я сержусь:

      – Как это хватит? Смотрите, сколько еще шмоток!

      Короче, люблю. И вот завалю их шмотками. Лина или Ася за занавеской, примеряют. А сам усаживаюсь в кресло или на стул – в магазинах всегда их ставят, для утомленных мужчин. И тут у меня начинается отдельное шоу. Потому что я смотрю на девчонок вокруг. Которые выскакивают из кабинок, где им тесно, и вращаются перед огромными зеркалами. Рассматривают себя.

      Девушка или женщина перед зеркалом – это особенный жанр искусства. Женщина достигает в нем истинной психологической глубины. Она будто не замечает вокруг ничего. Есть лишь она