Запертая комната. Убийца полицейских. Террористы. Пер Валё

снял пиджак, и они взялись за работу всерьез. Начали со спальни. Пока Гунвальд Ларссон хозяйничал в стенном шкафу, Кольберг изучал ящики письменного стола. Какое-то время они трудились молча, наконец Кольберг нарушил тишину:

      – Слышь, Гунвальд.

      Из шкафа донесся какой-то невнятный звук.

      – Слежка за Руусом ничего не дала, – продолжал Кольберг. – Два часа назад он вылетел из Арланды. Как раз перед моим уходом Бульдозеру позвонили и доложили. Он жутко расстроился.

      Гунвальд Ларссон, кряхтя, высунул голову и сказал:

      – Он бы поменьше загадывал да предвкушал победу, не приходилось бы так часто расстраиваться. Впрочем, Бульдозер подолгу не унывает, сам знаешь. Ну и как Руус провел дни своего отгула?

      Он опять скрылся в гардеробе.

      Кольберг задвинул нижний ящик стола и выпрямился.

      – Не оправдал он надежд Бульдозера. Не навел его на Мальмстрёма и Мурена, – ответил он. – В первый вечер, это, значит, позавчера, ходил с девицей в кабак, потом они купались ночью нагишом.

      – Это я уже слышал. А дальше что было?

      – А дальше он пробыл у этой девицы почти до вечера, потом поехал в город и слонялся по улицам один, по видимости без определенной цели. Попозже отправился в другой кабак, с другой девицей, но в озере больше не купался, а повез ее к себе в Мерсту. Сегодня утром подбросил ее на такси до Оденплан, там они расстались. Потом опять шлялся один, зашел в несколько магазинов, вернулся в Мерсту, переоделся и поехал в аэропорт. Словом, ничего захватывающего и уж во всяком случае ничего криминального.

      – А купание нагишом? То, что Эк видел из кустов? Ему бы взять да составить протокол о нарушении приличий.

      Гунвальд Ларссон выбрался из гардероба и затворил дверь.

      – Ничего, – сообщил он. – Если не считать кучи отвратительнейшего тряпья.

      С этими словами он направился в ванную, а Кольберг тем временем занялся зеленой тумбочкой, которая служила ночным столиком.

      В двух верхних ящиках лежало всевозможное барахло: бумажные носовые платки, запонки, пустые спичечные коробки, половина шоколадки, несколько булавок, градусник, мятные таблетки, ресторанные счета и магазинные чеки, нераспечатанная пачка черных презервативов, шариковые ручки, открытка из Щецина с текстом: «Водка, женщины, постель – что еще надо. Ниссе», сломанная зажигалка и тупая финка без чехла.

      Сверху на тумбочке валялась книжонка; на обложке ковбой – ноги широко расставлены, в каждой руке по дымящемуся револьверу. «Перестрелка в Черном ущелье»…

      Кольберг полистал книжку; из нее на пол выпала цветная фотография, любительский снимок – на лодочной пристани сидит молодая женщина в шортах и белой тенниске. Темные волосы, заурядное лицо. На обороте вверху было написано карандашом: «Мёя[44], 1969». Пониже – синими чернилами и другим почерком – «Монита».

      Он сунул фотографию обратно в книгу. Потом выдвинул нижний ящик – он был глубже двух других – и позвал Гунвальда Ларссона.

      – Нашел

44

Мёя – один из островов Стокгольмского архипелага, популярное место лодочных и велосипедных прогулок.