Меня зовут Космо. Карли Соросяк

чувство, словно я что-то не рассчитал: то ли силу укуса, то ли скорость, с которой мой нос воткнулся в птицу. Табуретка покачивается. Потом покачивается противень. А потом всё вместе медленно-медленно плюхается на пол, во все стороны разлетаются потроха, сок и мокрая морковь.

      Меня охватывают одновременно ужас и невероятная радость. Индейка на полу! Я бросаюсь к разбросанным кусочкам и пытаюсь запихнуть в рот как можно больше и быстрее. Надо мной звучат приглушённые голоса:

      – Что?!.

      – Космо!

      – Нееет!

      Но в этом мире, в этот момент, существуем только я и индейка, и я хочу завоеватьеё. Я хочу жить внутри неё. В горле горячо. Я ем и давлюсь, давлюсь и ем, а потом меня тянут за ошейник и оттаскивают. Только тогда я понимаю, что же натворил. Папа смотрит на меня с невероятным разочарованием. Бабушка хватается за сердце. Но Макс бросается на мою защиту.

      – Это не он виноват! – говорит Макс. – Он, наверное, очень хотел есть! Это я виноват. Я… простите. Противень… Не злитесь.

      – О господи! – восклицает Мама, вбегая в кухню. – Что произошло?

      Она смотрит на меня. Мой рот перепачкан слюной и индюшачьим жиром.

      Папа говорит:

      – А ты как думаешь?

      Мама моргает.

      – Ладно, всё нормально, мы просто… Закажем индейку? Уверена, что-нибудь ещё открыто.

      – В День благодарения? – злится Папа.

      – Да, – сквозь зубы отвечает Мама.

      – Не ссорьтесь, – говорит Макс, разглядывая индейку, хотя обращается он, скорее всего, к Маме и Папе. – Пожалуйста, не ссорьтесь.

      Я съёживаюсь. Мне очень стыдно. От меня по праздникам почти ничего не требуют, а я нарушил золотое правило: не ешь, если тебе этого не предложили. Я смотрю на катастрофу, устроенную своими собственными лапами, и думаю: вдруг это просто плохой сон?

      Дедушка говорит:

      – Вот почему в кухню нельзя пускать собак.

      В следующие несколько минут Макс убирает на кухне, вытирая пол целой горой бумажных полотенец. Мама заказывает пиццу: «Здравствуйте? Вы открыты? Уф. Замечательно». А Эммалина расставляет по столу бумажных индеек. Когда привозят пиццу, я прогоняю себя из комнаты и держусь как можно дальше от сырного запаха. В животе тяжким грузом лежит чувство вины. И индейка.

      Лишь много позже мы с Максом снова разговариваем.

      Мы сидим на крыльце, я положил нос ему на сгиб локтя, а хвост повесил. На коленях у него кусок тыквенного пирога, но я даже не пытаюсь его лизнуть. Мы одни, а над нами – осеннее звёздное небо.

      – Эх, парень, – говорит он, глядя вверх.

      Макс однажды сказал мне, что любит небо так же, как я люблю теннисные мячи, и, возможно, это правда. Мяч никогда не бывает просто мячом: это запах, прыжки, воспоминания. Походы и барбекю, зима и лето, мы с Максом играем в полях. «Да, так оно и есть, – сказал он. – Для тебя теннисный мяч – то же, что для меня небо». Потом он почесал у меня за ушами и объяснил, что вселенная расширяется, а великий учёный по имени Карл Саган[3] отправил в космос золотой диск. «На нём куча картинок, –

3

Карл Саган (1934–1996) – американский астроном, астрофизик и выдающийся популяризатор науки. Дал толчок развитию проекта по поиску внеземного разума.