Мидиан. Книга шестая. Анастасия Маслова

Я готов был войти в башню. Но возникло ощущение полной растерянности, как будто это были не мои мысли, не мои ноги. И я уехал. И только через час понял, что со мной произошло что-то отнюдь не типичное. Тем же вечером я собирался повторить запланированное дело. Но встал у порога своей квартиры, как вкопанный. И тут же я выбросил эту гребаную бело-красную карточку. То же самое было у тебя, и у Евы… Я займусь этой иглой, о которую она укололась.

      У Даниэля до сих пор стоял тот отвратительный загробный запах. Он бесцветно произнёс:

      – Она больше не поранится. Все мы помним, что случилось с Адели из-за связи со мной. Я бы очень хотел, тепло и родительски, оградить Еву от всего плохого. Но думается мне, что я и провоцирую то скверное, что с ней стряслось. Нам нельзя быть вместе. Я дам ей всё возможное, огражу её по мере своих сил, позабочусь о её будущем. Но её будущее не будет связано со мной.

      – В чём причина таких мыслей? – нахмурил брови Рейн.

      Дани произнёс спокойно и ровно, отчуждённо отведя глаза:

      – Это семейное, дружок. И Ева не будет частью моей семьи, потому что несколько веков мои великие родственнички убивали, продавали души, практиковали колдовство, а головы их врагов были в морозилке, а органы засолены на зиму. И я это всё знаю и иногда вижу перед собой, как такую же реальность. Я не хочу снова идти к психотерапевтам, горстями есть таблетки. Я не хочу, чтоб кто-то пытался узнать причину моих «галлюцинаций», чтобы винить во всем стресс, детские комплексы, борьбу с моей теневой стороной. Я знаю больше.

      – Давай напьёмся, – после паузы предложил Рейн.

      – Я устал ужираться и устал уставать от этого подсознательного саморазрушения. Но если бы алкоголь мог заместить во мне кровь! Сейчас я хочу, чтоб по жилам и венам моим сочилась дождевая вода. Вон та, что хлынула из туч. И тогда бы я вышел под ливень и исчез. Но как-то так сложилось, что в венах у меня ничто иное, а эта проклятая кровь. Древняя проклятая кровь. И во мне она завершится. Во мне обрекутся Велиары.

      …Закат через пелену облаков проливался карим заревом. Смутно Ева слышала голос Даниэля и видела склонённую над собой его фигуру. Он осенял её, как взмывший зимний призрак. Он тихо говорил с ней:

      – Сегодня хотели приехать Берг и Люм. Они не стали тебя тревожить из-за твоего состояния.

      Она произнесла горячими и сухими губами:

      – Почему я так отчетливо ощущаю, что именно ты сейчас болен? И тебе гораздо хуже, чем мне.

      Через несколько дней Ева поправилась. Болезнь её растаяла. А недуг Даниэля только каменел и упрочнялся. Исхудалое лицо её стало, казалось, ещё более юным и невинным. На ресницах её нежно спала печаль. Её комната была словно уединённая келья, словно ладанное облако посреди пустоты. За это время у Дани возникло ощущение, что всякий раз, когда он заходил к ней, он становился путником, ступившим за предел спокойной и мирный страны. И всякий раз он уходил, когда незримая рука натягивала цепь. Он возвращался обратно в ветра и тяжёлые серые раздумья. И Ева чувствовала,