Марго. Клёнов

подушки и шинель, для того чтобы я могла подстелить ее под себя, а при необходимости и укрыться, словно одеялом, сам он устроился спать немного в стороне; но не настолько далеко, чтобы мне могло стать страшно. Конечно же, я давно заметила, как по-рыцарски Максим Владимирович вел себя по отношению ко мне. И, безусловно, мне это очень импонировало. Но если уж быть до конца честной, то пожалуй, можно было бы признать, что симпатию у меня вызывало не только его поведение. Внешне Максим Владимирович тоже был весьма хорош собой: высокого роста, с широкими натренированными плечами и мужественным лицом с выразительными карими глазами. Ему никогда ничего не надо было объяснять и о чем-то просить. Он всегда был благорассуден и предупредителен, и за все время ни разу не поставил меня в неловкое положение, за исключением того случая – когда, спасаясь от бури, нам пришлось укрываться с ним под одной шинелью; о чем Максим Владимирович в последующем ни разу даже не упомянул, и за что я была ему весьма признательна.

      Передвигаться через пустыню мы решили в основном ранним утром и поздним вечером, а днем, когда солнце поднималось высоко в небо и стояла невыносимая жара, было решено отдыхать, укрывшись где-нибудь в тени. Поэтому на следующий день он разбудил меня, когда вокруг было еще достаточно темно, и лишь слабый свет на горизонте предвещал недалекий рассвет. Проснулась я немного в растрепанных чувствах, ведь отправляясь с дядей в эту одиссею, я совсем не предполагала, что могу оказаться в таких невыносимых условиях.

      «О, Петербург, как ты сейчас далек и сладок»! Насколько же была права моя милая матушка Елизавета Андреевна, что противилась моему сумасбродному желанию участвовать в этой экспедиции. Но как теперь мне было возможно признаться в этом?! Такое признание собственной слабости было бы решительно против всех моих «прогрессивных взглядов на роль современной женщины». И еще меня немного успокаивало то, что я представляла, ради чего терплю такие мучения: ведь по моим стопам пойдут следующие женщины-путешественницы, женщины-ученые и другие сознательные женщины иных передовых профессий… Хотя быть первой было особенно тяжело, и от этого хотелось плакать. Лишь только присутствие рядом Максима Владимировича, который в данный момент осматривал для чего-то мои сапожки, останавливало меня от того, чтобы не пустить слезу. Тем временем, внимательно осмотрев, он перевернул мою обувь вверх тормашками и, постучав ладонью по подошве, стал из нее что-то вытряхивать. Внезапно я увидела, как из одного моего сапожка на песок выпало какое-то насекомое и, быстро-быстро перебирая многочисленными ножками, исчезло в непроглядной темноте. Максим Владимирович еще раз осмотрел сапожки и, протягивая их мне, сказал:

      – Маргарита Сергеевна, я настоятельно попрошу вас каждый раз, перед тем как надевать обувь, на всякий случай, пожалуйста, вытряхивайте ее. За ночь в ней может кто-нибудь поселиться, – он улыбнулся. – Не только мы с вами недолюбливаем жару.

      – Хорошо, Максим Владимирович, – я послушно кивнула ему в ответ, –