Весело – но грустно. Евгений Владимирович Жироухов

примерами, что сыну будет лучше с ним, чем с матерью. Однако суд особых аморальностей в поведении Тоньки не усмотрел. Характеристика с работы у неё была замечательная, ребёнок малолетний, следовательно, нуждается в материнской заботе – и присудил сына Тоньке вместе с четвертинкой заработка Королёва.

      Королёвых развели, имущество и квартиру разделили. Но жить они продолжали под одной крышей, поскольку все варианты размена жилплощади Тоньку не устраивали. Она считала, что из всего пространства двухкомнатной квартиры её супруг имеет право на метраж не более кухни. Дураков же менять кухню на комнату не находилось, и Вася продолжал жить вместе с Тонькой, ожидая неизвестно чего. По-прежнему сынок оставался под его полной заботой. И игрушки, и одежду, и кино по воскресеньям в поселковом доме культуры – всё это было из Королёвской зарплаты, ущемлённой исполнительным листом.

      С последней зимы его заработок, правда, неожиданно вырос: за причинённое ему увечье головы с Тонькиной, теперь, зарплаты удерживали десять процентов в его пользу. Виновата, в действительности, была не сама Тонька, а навещавший её в ту пору молодой хулиганистый парень. Парень этот в пьяном раздражении, беспричинно, или по Тонькиной указке шибанул Васину голову о дверной косяк. Дальше Королёв уже не помнил – била ли его ещё и Тонька: в голове от удара помутилось и помнился лишь голос зашедшегося криком сына.

      Холодной порою Тонька частенько собирала у себя на квартире шумные гулянки и почти всегда один из гостей, одарённый особым радушием хозяйки, оставался с ночёвкой. А Вася не обладал достаточными физическими возможностями, чтобы нужным образом отвечать на пьяный юмор гостей, когда они, то донимали его вопросами: «Что тут делает посторонний мужчина?», то под женское хихиканье щёлкали ногтём Васю по гладкой макушке. Он угрюмо огрызался, втягивал голову в плечи и отворачивался, чтобы не нервировать злым взглядом агрессивного гостя.

      Посмотреть со стороны – жизнь у «Француза» была сплошной неопределённостью. Что думал и как относился к этому сам Королёв – по нему нельзя было догадаться. Наверное, всё-таки мучился от такого тягостного существования, безрадостного, тусклого, как длинный коридор без окон и дверей. Наверное, всё-таки мучился. Потому что нашёл Француз тот самый выход, который нередко находят в мучительно-безвыходных ситуациях. Выход, кончающийся глухим тупиком. Вася Королёв начал выпивать, отгораживаясь от своей безнадёги тяжёлым дурманом «бормотухи» . Всё близкое, злое, обидное – отдалялось, делалось не замечаемым. Всё хорошее – но туманно-сказочное, вдруг приближалось и снимало злость и боль. Сквозь успокоительный временный дурман пробивался лишь удивлённый взгляд круглых глазёнок сынишки. Он мешал сосредоточиться на мираже, делалось мерзко и совестно, будто глаза ребёнка спрашивали: «Ты куда, пап, а как же я?»

      И Королёв стал пить на смене. Пить в одиночку, под размеренный гул цехового оборудования и понимающее киванье приборных стрелок.

      Бывшая жена Тонька, по своему артистическому характеру, терпеть