Амиго, мачо, сеньорита…. Владимир Численский

вперед и совершенно неожиданно для него извлекла из-под столика большую дорожную сумку, которую он до того момента не замечал, и принялась доставать из нее вещи: фен и косметичку водворила на столик – рядом со шляпой, потом достала огромную куклу-пупса, которая занимала, наверное, не меньше половины всего объема сумки и, оглянувшись по сторонам, подыскивая подходящее по ее мнению место для своего монстра, наконец, «дотумкала»-таки пристроить эту несуразицу позади себя – сверху на спинку кресла.

      Заметив тот весьма недружелюбный взгляд хозяина, которым он отследил столь дикое (по его мнению) перемещение пупса, она вновь улыбнулась и невозмутимо продолжила свое черное дело: аккуратно выпластала из сумки комплект одежды на тремпеле и, секунду подумав, вскочила с кресла и все так же невозмутимо пристроила его поверх гардин, зацепив крючком за перекладину ломбрикена. Помещение наполнилось тонким и приятным ароматом французских духов. Затем вынула из сумки пару туфель и, вмиг осмотревшись, попросту поставила их на телевизор.

      – Пусть пока здесь постоят, – как нечто само собой разумеющееся, сообщила она, констатируя свершившийся факт.

      «Девчонка совсем распоясалась, – гневно подумал хозяин, – пора тормоза выписывать!» – но, тем не менее, решив досмотреть весь спектакль до конца, смолчал.

      Девушка же вновь плюхнулась в кресло, попутно одарив хозяина самой обезоруживающей улыбкой, на которую только оказалась способна, и, выдернув из розетки нависавшей прямо над столиком штепсель светильника, воткнула вместо него вилку своего фена и принялась с видимым удовольствием сушить и укладывать свои не длинные, устриженные в каре, волосы.

      Чтобы хоть как-то снять нараставшее внутри него напряжение, хозяин резко поднялся с кресла, быстро и привычными движениями скатал постель, водрузил ее на антресоль одного из шкафов старого, как почти все в его доме, гарнитура, и, собрав диван, вновь уселся напротив девушки.

      Девушка осторожно наблюдала за его манипуляциями.

      Пауза явно затягивалась – настолько, что даже девушка, несмотря на найденное и вполне удобное для себя занятие, начала чувствовать себя не в своей тарелке.

      Хозяин с ужасом обозрел всю комнату, в которой девушка, что называется, выражаясь фигурально, пометила все углы, и с еще большим ужасом вновь вперился в свою странную, ничем непрошибаемую гостью. Впрочем, если б он в то время оказался способным мыслить объективно, то не мог бы не согласиться с тем утверждением, что присутствие вещей девушки и, самое главное, ее самой в его одиноком жилище очень скрашивало привычное ему, но столь убогое холостяцкое убранство вокруг.

      Подсознательно чувствуя, что что-то идет совсем не так, как должно и хотелось бы, девушка решила разрядить гнетущее молчание.

      – Выспался? – спросила она с невинной улыбкой.

      – Да, очень, – угрюмо ответил он репликой дяди Вани из одноименной пьесы Чехова и, вдруг решительно поднявшись, направился в санузел,