Чувство жизни. Вячеслав Ганич

под руку.

      – Не страшно. Как самочувствие?

      – Неважное, – вздохнул Кестер. – Я боюсь.

      – Не бойся.

      – Торна, он в твоем распоряжении, – сказал Фрим. – Позаботься о нем.

      Торна увлекла Кестера с причала, приноравливаясь к его медленному шагу. Они повернули в стационар. Пахнуло ледяной свежестью, протянулась череда палат.

      – Нужна помощь? – спросила Торна.

      – Нет-нет.

      – Тогда переодевайся. Позови, если понадоблюсь. Я рядом.

      Притворив за собой дверь палаты, Кестер огляделся. На койке лежали пижама и халат. Убрав чемоданчик под койку, он разделся.

      – Не хочу торопить, – прозвучал из коридора голос Торны, – но не затягивай.

      – Постараюсь.

      Облачившись в пижаму, Кестер склонился над раковиной. Из зеркала смотрело бледное лицо, под узкими полосками воспаленных глаз синела припухлость. Он побрызгал на себя холодной водой.

      Распахнулась дверь, появилась Торна, настороженный взгляд уперся в Кестера. Кестер затаил дыхание: ее рыжие волосы искрились. Он усмирил волнение – никакого пожара, игра света, не более. Возможно, успокоительное средство еще удерживало воображение от буйства, обусловленного злокачественной опухолью.

      Торна повела его на обследование.

      В диагностическом кабинете их встретил слабоумного вида санитар, похожий на оператора информационного блока, словно они были родственниками. Кестер прошел к внушительных размеров гудящей медицинской капсуле, расположенной за стеклянной перегородкой.

      – Кестер, все в порядке, не волнуйся, – успокаивала Торна по громкой связи. – Просто подтвердим предварительное заключение.

      Кестер опустился на прохладное ложе. Защелкали крепления – прорезиненные ремни обездвижили голову, руки, ноги. Последний ремень сжал грудь. Укол в плечо. Гул растекся невыразительным далеким прибоем, темнота медицинской капсулы скрыла Торну.