Трое против Зоны. Андрей Левицкий

когда кто-то на их территорию ступает.

      Мы миновали Железную башню и вновь углубились в деревянный лабиринт. Первым споткнулся Шнобель – в переносном смысле.

      – А вот еще! – радостно рассказывал он. – Идет сталкер Петров по лесу, видит, навстречу ему кровосос. С фингалом… Погодьте, я вроде… Разве я не рассказывал этот анекдот?

      И тут сзади раздалось короткое слово из пяти букв, произнесенное на выдохе: Федор опять споткнулся, уже по-настоящему.

      По спине будто холодными пальцами провели. Я слышал это же самое восклицание десять минут назад – тем же тоном, тем же голосом. Я обернулся, как и тогда. На том же самом месте!

      – Пригоршня, твою мать! – крикнул я. – Ты водишь нас кругами!

      Сидевший на ножке перевернутого стула, на вершине стуловой горы, ворон раскрыл клюв: «Пррочь! Пррочь!» Захлопали крылья, и ворон канул за грудами заплесневелой мебели.

      Мы остались стоять посреди Помойки, – удивленные, растерянные, – слушая удаляющееся мрачное карканье, единственный звук во внезапно наступившей тишине.

      – Ты чего натворил? – спросил я Никиту. – Какого хрена?..

      – Да ты сам попробуй! – защищался Пригоршня. – Компас сломался, кругом все незнакомое…

      – Десантник, твою мать! Солнце тебе на что?

      Пригоршня задрал голову.

      – Где ты видишь солнце? – сердито спросил он.

      Небо затянуло сплошной пеленой, за которую не пробивался солнечный свет.

      – Мы что, заблудились в этой мебели? – немного нервно спросил Шнобель. Поверить ему мешало то же, что и мне: полная нелепость такого предположения. Да эта Помойка хожена вдоль и поперек, тут нельзя заблудиться! Ну подумаешь, не с того конца зашли, Помойка-то не стала другой!

      Федор оттер меня, плечом толкнул Шнобеля:

      – Меня пустите, я тут еще в самом начале крыс гонял. А этот Пригоршня…

      И не договорил, оставил фразу подвешенной, чтобы дать почувствовать, какого мнения он о Никите. Все сразу это поняли. Пригоршня сердито хмыкнул в ответ:

      – Молод еще вперед лезть. Химик, скажи ему…

      – Пусть ведет, – сказал я.

      – Вот, слышал?.. – начал Никита, и тут до него дошло. – Эй, Химик, ты чего?!

      – Кончайте пререкаться, или мы до темноты не выберемся! Тут, конечно, спокойно, но я бы не рисковал оставаться на Помойке ночью. Возражения есть?

      У Пригоршни возражения конечно же были, но он оставил их при себе, здраво рассудив, что если молодой выведет, то и ради бога, а если нет, у Никиты будет полное моральное право позлорадствовать насчет Федора. И долго еще вспоминать ему его промах. Так что бывший десантник молча посторонился, пропуская молодого в авангард.

      Мы двинулись дальше. По сторонам тянулись нагромождения мебели. Стулья скоро сменились столами – письменными, кухонными, школьными партами. Все это было присыпано мусором, поросло травой, кое-где между ножками качались стволы молоденьких березок.

      Между