Жизненный план. Лори Спилман

мой племянник никогда не научится выговаривать «р». Направляюсь к нему, чтобы ласково взъерошить волосы.

      – Как поживает мой великан?

      Щелкает кнопка на воротнике Тревора, и Джей поднимается.

      – А вот и она. – Если не брать в расчет мелкие морщинки у глаз, появляющиеся только вместе с ямочками на щеках, моему брату можно дать двадцать шесть, а не его тридцать шесть. Он обвивает рукой мою талию. – Хорошо выспалась?

      – Мне так стыдно, – ною я, утирая остатки туши под глазами.

      Джей целует меня в лоб:

      – Не переживай. Мы понимаем, что тебе тяжелее всех.

      Из трех детей Боулингеров я одна пока не замужем, не успела создать свою семью. Моей семьей была мама. Поэтому брату меня жаль.

      – Нам всем трудно, – говорю я, отстраняясь от него.

      – Но ты же ее дочь, – вступает в разговор мой старший брат Джоад, появляясь из-за угла. Его поджарая фигура едва видна за буйной зеленью цветочных ветвей. В отличие от Джея, зачесывающего назад свои редкие волосы, Джоад сбривает их, отчего голова становится похожей на яйцо. Очки в тонкой оправе придают внешности гламурный оттенок. Он поворачивается и чмокает меня в щеку.

      – У вас двоих особенная связь. Мы с Джеем без тебя бы не справились. Особенно в конце.

      И это правда. Когда прошлой весной маме поставили диагноз «рак яичников», я сразу сказала, что мы будем бороться вместе. Именно я ухаживала за ней после операции, сидела у ее кровати после каждой химиотерапии, настояла на консультации у второго, а потом и у третьего специалиста. А когда все они сошлись во мнении, что прогноз печален, именно я была с ней в тот день, когда она приняла решение прекратить бесполезное лечение.

      Джей сжимает мою руку, в голубых глазах стоят слезы.

      – Мы все с тобой. Ты ведь знаешь, правда?

      Киваю, вытаскивая из кармана бумажный носовой платок.

      Тишину нарушает Шелли, появляясь в гостиной с автомобильным креслом Эммы.

      – Дорогой, – поворачивается она к Джею, – ты не захватишь денежное дерево, что дарили мои родители? – косится на Джоада, потом на меня. – Вам ведь оно не нужно?

      Джоад кивает на кусочек ботанического сада в руках.

      – Я свое забрал.

      – Возьми, – говорю я, обескураженная тем, что в день смерти мамы кого-то могут волновать комнатные растения.

      Мои братья и их половинки перемещаются из дома мамы на улицу, в темноту туманного сентябрьского вечера, а я стою и держусь за створку двери розового дерева, как когда-то делала мама. Кэтрин, выходящая последней, заправляет шарф от «Гермес» за ворот замшевого пиджака.

      – До завтра, – говорит она и оставляет на моей щеке след цвета «розовый в стиле казино».

      Не могу сдержать стон. Видимо, раздел растений не доставил необходимого удовольствия всем собравшимся, поэтому завтра в десять тридцать состоится раздача детям маминых ценностей – церемония вручения призов Боулингер.

      А через несколько часов я займу место президента «Боулингер косметик» и стану начальницей