Баудолино. Умберто Эко

раскаты соловья

      Вдаль плывут волной широкой

      По безлюдью рощи темной,

      Пусть мои звучат напевы!

      От тоски по вас, далекой,

      Сердце бедное болит.

      Утешения никчемны,

      Коль не увлечет меня

      В сад, во мрак его глубокий,

      Или же в покой укромный

      Нежный ваш призыв, – но где вы?!

      Взор заманчивый и томный

      Сарацинки помню я,

      Взор еврейки черноокой, —

      Все Далекая затмит!

      В муке счастье найдено мной:

      Есть для страсти одинокой

      Манны сладостной посевы.

      Хоть мечтою неуемной

      Страсть томит, тоску струя,

      И без отдыха и срока

      Боль жестокую дарит,

      Шип вонзая вероломный, —

      Но приемлю дар жестокий

      Я без жалобы и гнева.[12]

      Музыка была сладкой, и аккорды возбуждали незнаемую или дремлющую страсть, и Баудолино думал о Беатрисе.

      – Господи Боже, – сказал на это Поэт. – Ну почему я неспособен написать ничего такого?

      – Я не хочу быть поэтом. Я для себя пою. Если хочешь, могу подарить тебе эту песню, – ответил Абдул, весь во власти своей нежности.

      – Спасибо большое, – ответил Поэт. – Ты мне подаришь, я переведу на немецкий, и получится дерьмо.

      Абдул стал третьим в их дружбе. Как только у Баудолино хоть на минуту выходила из головы Беатриса, тут чертов рыжий мавр щипал проклятущие струны и пел, и у Баудолино вновь разрывалось на части сердце.

      Если соловушка в кроне

      Нежно любовь выпевает,

      Лада ему отвечает,

      С ним голоса сочетает,

      В каждом сливался стоне,

      На травянистом уклоне,

      Радость сердце пронзает.

      Дружеской песенкой тою

      Душу мою утешает.

      Только любви взывает,

      Награды иной не чает

      И не прельстится иною.

      Сердце мое больное

      Мудрая грусть наполняет.

      Баудолино уговаривал себя: однажды он сочинит такие же песни для своей дальней императрицы, но он не знал, с чего начать эту работу, так как ни Оттон ни Рагевин никогда не говорили с ним о поэзии, разве только преподавая священные гимны. Так что он пользовался дружеством Абдула, чтобы проходить в сен-викторскую библиотеку. Там он целыми долгими днями, похищенными у занятий, беззвучно шевелил губами, впитывая повести и сказки. Прощайте учебники грамматики! Тут его ждали Плиниевы истории, «Александриада», география Солина и этимологии Исидора…

      Он читал о далеких землях, тех, где обитают крокодилы (крупные водяные змеи, которые, пожрав человека, плачут, двигают лишь верхнею челюстью и не имеют языка). Гиппопотамы, наполовину люди и наполовину лошади. Зверь половый (беложелт, левкохр), имеющий тело осла, стегна оленя, грудь и голени львиные, копыта конские, рога раздвоенные, рот растянутый до самых ушей, кричит голосом человека, а на месте зубов у него сплошной костный мост. Он читал о людях, имеющих ногу без коленного сустава, рот

12

Перев. со старопрованск. В. А. Дынник