Медальон для невесты. Барбара Картленд

фей и принцесс, голос ее был то добрым и бархатным, то резким и пронзительным, почти оглушительным, так что даже не зная сути и не поняв слов, по одной только интонации и тембру голоса можно было понять, злой персонаж, от имени которого она сейчас говорит, или добрый. И еще она пела. В каждой сказке была своя песенка, их придумывала Тара сама – и мелодию, и слова. Стихи к песенкам были не менее увлекательными, чем сами сказки, а сказки ее, при том что она оставалась верна сюжету, каждый раз отличались новыми подробностями и деталями. Импровизировала Тара легко, словно ночью где-то витала в мечтах, а наутро рассказывала детям о том, что видела и что слышала.

      Закончив наконец последнюю сказку и спев последнюю песенку, она встала со стула и объявила:

      – На сегодня все! Приводите кроватки в порядок!

      Дети нехотя зашевелились, не желая расставаться с неведомым и чудесным миром, куда они попали благодаря неуемной фантазии Тары. Ей были знакомы только «Сказки матушки гусыни» Шарля Перро, но по их канве она сочиняла свои, дополняя их иногда событиями из жизни в приюте, чтобы история приобрела поучительный смысл и оттенок и стала бы чем-то наподобие воспитательного приема. Интуиция ни разу не подвела Тару – дети улавливали намеки, и она потом убеждалась, насколько ребятишки тонко чувствуют и насколько они сообразительны.

      – Еще! Еще! Тара, расскажи еще! – зазвенело со всех сторон, но Тара решительно покачала головой.

      – Мне нужно пойти приготовить что-нибудь на обед, – сказала она, – иначе все мы останемся голодными.

      – Я уже хочу есть! – плаксиво прогундосила девчушка из дальней кроватки.

      – Я тоже! И я!

      Теперь они кричали все вместе, и Тара поспешила вон из комнаты, чтобы ее не успели задержать цепкие маленькие ручонки.

      Из комнаты на первом этаже, где играли уже подросшие дети, доносился оглушительный шум. Опять эти двое забияк подрались, подумала Тара. Двое больших мальчишек постоянно мутузили друг друга, и Тара мало что могла сказать или сделать, чтобы хоть как-то помешать им. В любом случае, сегодня у нее просто не было на это времени.

      Она постучала в дверь гостиной и, не дождавшись ответа, вошла. Как и предполагал мистер Фолкерк, миссис Бэрроуфилд крепко спала в кресле. Голова ее сникла на грудь, она даже похрапывала. В комнате было жарко и душно, поскольку огонь, по настоянию миссис Бэрроуфилд, разжигали в любую, даже самую теплую погоду. Тара знала, что для нее это было своего рода символом – тем удобством, которое принадлежало лишь ей, и от которого она не желала отказываться.

      Тара тихонько приоткрыла окно, стараясь не разбудить настоятельницу. Но тут взгляд ее упал на пустую бутылку портвейна, и она поняла, что может двигаться и шуметь совершенно без страха потревожить миссис Бэрроуфилд. Похрапывающая и раскрасневшаяся, та выглядела в эти минуты на редкость непривлекательно. Впрочем, Таре некогда было сейчас отвлекаться. Взяв со стола бутылку, она убрала ее в шкаф, после чего занялась грязными стаканами.

      И в