Апостол Владимир. Эйтан Адам

когда хотели – Новый год все-таки. Завтрак был в десять. Я уже доедал, когда меня вызвали к товарищу Левонян.

      Вообще-то я пугнулся. Никаких особых грехов за мной тогда не числилось, но мало ли что? Товарищ Левонян была строга. Справедлива, но строга.

      Я постучал. Алмаст Ишхановна сама открыла дверь, ввела меня в кабинет и усадила за стол.

      – Чаю хочешь?

      – Да мы только что пили.

      – Держи. – Она поставила на стол две чашки, плеснула ароматнейшей заварки, залила кипятком, выложила сушки и пододвинула сахарницу.

      Сушки нам иной раз перепадали, но такого чая я не пивал с тех пор, как попал в детдом.

      – Вкусный чай?

      – Восхитительный! В точности как бабушка Марьям заваривала!

      – Бабушка Марьям… – Алмаст Ишхановна достала папиросу. Мы, конечно, знали, что она покуривает, но она никогда не курила при нас.

      Она закурила и посмотрела на меня в упор:

      – Я не хотела портить тебе праздник. Позавчера мы похоронили твою бабушку Марьям Симоновну Владленову. Рядом с твоим дедом Давидом Микаэловичом Владленовым.

      Я чего-то не понимал. Чашку я держал на весу, Алмаст Ишхановна забрала ее у меня и поставила на блюдце:

      – Успокойся. Пей чай, горячий. Твоя бабушка давно болела, но не любила ходить по врачам. Она мне как-то сказала, что белые халаты все время напоминают ей о твоей несчастной матери.

      Я снова взял чашку, начал пить, чуть не обжегся. Поглядел на сушки, но брать не стал.

      – Давай, допивай. На улице холодно, оденься потеплее.

      Мы долго тряслись в холодном автобусе, потом померзли на пересадке, потом еще на автобусе. Вот и кладбище.

      Я раньше здесь уже бывал, меня водили на могилу деда. На ней была хорошая мраморная плита – от республиканского ЦК. Теперь рядом был холмик земли с табличкой, под которым лежала бабушка, "Владленова Марьям Симоновна, 1884 – 1953".

      – Не беспокойся, – сказала Алмаст Ишхановна, – я уже говорила с товарищами, ей сделают такую же плиту. Верь мне, она заслужила.

      На обратном пути мы сели на автобус к вокзалу. Я сначала не понял зачем, но все оказалось просто: по случаю Нового года все было закрыто, а на вокзале работал буфет.

      Мы опять пили чай, Алмаст Ишхановна курила и рассказывала.

      – Ты не представляешь себе: вот ты живешь, как все живут, ничему особенно не удивляешься – и вдруг встречаешь человека, который тебе рассказывает такое, что весь мир в твоих глазах переворачивается. Марьям Симоновна купила у нас в лавке овощей, картошки, много всего, так отец велел мне помочь ей донести до дому. Я пошла, помогла донести, потом она угостила меня чаем и через сорок минут я была убежденной коммунисткой.

      Они отчаянные были, Сасуновы. Весь город про них знал, и ни один жандарм не мог их найти. Я еще ничего толком не понимала, но все время норовила сбежать из отцовской лавки, чтобы хоть что-нибудь для них сделать. Как я сейчас понимаю, вела я себя довольно бестолково, но дело все-таки делала.

      После установления Советской власти я захотела вступить в комсомол. Меня не брали – дочь лавочника. Но Марьям