Сто оттенков Веры. Талаssа

на секунду каменело во рту, приобретая вкус черемуховых ягод. И, наконец, чёрно-пурпурное, с сатанинским отблеском, которое было не соком, но сердцем винограда, переполненным вязкой обильной кровью: оно позволяло с лёгкостью разомкнуть грудную клетку, чтобы душа – любвеобильная, чисто вымытая и почти свободная от тела, – могла беспреградно и безнаказанно взмыть к перезревшим южным звездам, бесшумно пробив слой притихшего плюща.

      Ох, и надегустировались же они в тот вечерок!..

      Однако паренёк, крепко обнимая покачивающуюся, хохочущую и всё ещё что-то неразборчиво рассказывающую Веру, довёл ее до дома, сдал на руки разбуженной подружке Соньке, сказал «до завтра» и ушёл, тихо прикрыв дверь.

      А вот назавтра они увиделись поздним вечером, уже в полной тьме. На Вере было лёгкое шёлковое платьице с широким поясом. Они пошли гулять. Она говорила, что-то спрашивала, он односложно отвечал. Шли долго. Уже и посёлок кончился, и огни все отдалились. Дошли до моря. Она сказала, что через три дня они с ребятами уезжают. Жалко, что так быстро время пронеслось: было здорово! Постояли молча (он – сзади неё), глядя в сторону шумящего, но почти неразличимого (было новолуние и лишь пара фонарей у мола светили) моря. Он вдруг обнял её за талию. «Как вчера», – подумала Вера и не удивилась. Его пальцы ловко развязали её поясок. Вера напряглась, кашлянула, быстро обернулась, собираясь засмеяться и что-нибудь шутливое ответить на его жест. Но он её опередил:

      – Не бойся. Он, – погладил пояс, – мне нужен для дела.

      – Вовка, ты что… вешаться надумал?! Так деревьев же – на пару километров вокруг – ни единого. Да и мыло я сегодня не взяла.

      – Смеешься всё. Смешливая ты. Нет, Вер, я вот что подумал…

      – Что? – Она, разглядев его совершенно серьёзное лицо, осеклась.

      – Я тут прочитал… Знаешь, есть такая штука, то есть можно попробовать её сделать. Такая… ну, странная немножко.

      – Какая?

      – А ты не будешь издеваться надо мной? Обещай, пожалуйста. – Он просил тоже серьёзно, и глаза были чернее головешек. «Фу ты, господи, видно – не шутит вовсе. Что ж ему надо-то?» – Вера заволновалась, ладошки похолодели, взмокнув.

      – Нет, Вов, не буду. Ну, что такое? Говори скорей!

      – В общем, можно, понимаешь, с человеком сделать некую… вещь…, то есть… ну, в общем, придушить.

      – Что-что?! Ты что, рехнулся?

      – Подожди, дослушай. Вот, – он протянул ей пояс, – нужна широкая и скользкая ткань, полоса ткани. Затягиваешь её на шее, перекручиваешь сзади, под затылком. И начинаешь очень медленно, только очень-очень медленно, затягивать…

      – Вовка, ты сдурел просто от своих книжек! – Вера искренне возмутилась.

      – Я думал… , что ты…

      – Что – я? Что я способна убить человека?!

      – Нет, что ты! Речь не идёт о смерти, вовсе нет! Думал, что ты – смелая, ты – рисковая девчонка, тебя мало что пугает. Я увидел, как ты резала дельфина, и…

      – Да, прямо уж там – «резала»! Так,