Последние дни Помпей. Пелэм, или Приключения джентльмена. Эдвард Джордж Бульвер-Литтон

ни было ему хотелось продолжить наступление. Однако он быстро завел с Ионой веселый и непринужденный разговор.

      Он провел ее по всему дому, где, как могло показаться ее неопытному глазу, привыкшему лишь к умеренному блеску городов Кампании, были собраны все сокровища мира.

      На стенах висели картины, которым не было равных, светильники озаряли статуи эпохи расцвета Древней Греции. Шкафы с драгоценностями, каждый из которых сам по себе был драгоценностью, стояли меж колонн, пороги и двери были из редчайших пород дерева, всюду сверкали золото и драгоценные камни. Арбак с Ионой то были одни в этих покоях, то проходили через безмолвные ряды рабов, которые, становясь на колени, подносили Ионе дары – браслеты, золотые цепи, самоцветы, – и египтянин тщетно молил ее принять эти подношения.

      – Я часто слышала, что ты богат, – сказала она с удивлением, – но я и не подозревала, что твое богатство так огромно.

      – Ах, если бы я мог отлить из всего этого одну диадему и увенчать ею твое белоснежное чело! – вскричал египтянин.

      – Увы! Она раздавила бы меня. Я стала бы второй Тарпеей[130] – отвечала Иона со смехом.

      – Не презирай богатство, Иона! У кого нет богатства, тот не знает всех радостей жизни. Золото – великий чародей, оно исполняет наши мечты, дает нам божественную власть, в обладании им есть нечто возвышенное. Это самый могущественный и вместе с тем самый покорный из наших рабов.

      Хитрый Арбак старался ослепить молодую неаполитанку своими сокровищами и красноречием. Он хотел разбудить в ней желание обладать всем, что она видела вокруг себя, он надеялся, что вместе с влечением к богатству она почувствует влечение и к его хозяину. А Ионе было как-то не по себе, когда она слышала любезности из этих уст, так недавно, казалось, презиравших пошлые комплименты, которые обычно говорят красавицам. И с утонченной деликатностью, которой владеют только женщины, она старалась отвести нацеленные в нее стрелы и шуткой или незначащими словами отвечала на его пылкие речи. Нет ничего восхитительней такой защиты: она покорила африканского чародея, который воображал, будто может с помощью перышка повелевать ветрами.

      Египтянин был очарован изяществом Ионы даже больше, чем ее красотой. Он с трудом сдерживал себя. Увы! Перышко имело силу только против легких летних ветерков, оно было бессильно против бури.

      Когда они стояли в большом зале, стены которого были задрапированы серебристо-белой тканью, египтянин вдруг хлопнул в ладоши, и, словно по волшебству, из-под пола у самых ног Ионы поднялся пиршественный стол и ложе или, скорее, трон под алым балдахином. В тот же миг откуда-то из-за занавесей зазвучала сладкая музыка.

      Арбак сел у ног Ионы. Прислуживали им дети, прекрасные, как амуры.

      К концу пира, когда музыка заиграла тихо и приглушенно, Арбак обратился к своей гостье:

      – Стремилась ли ты когда-нибудь, моя ученица, живя в этом мрачном и полном превратностей мире, заглянуть вперед, сдернуть покров с будущего и увидеть на берегах судьбы туманные

130

Путь сабинянам, наступавшим на Рим, преграждала крепость на вершине Капитолийского холма. Тарпе́я, дочь начальника крепости, согласилась отворить врагам ворота, соблазнившись золотыми запястьями, которые сабиняне носили на левой руке. Но, охотно воспользовавшись предательством, сабиняне к предательнице не испытывали ничего, кроме отвращения. Царь их воскликнул: «Мы обещали отдать ей все, что у нас на левой руке, – исполним же в точности наше обещание!» – и вместе с запястьем он бросил к ногам Тарпеи свой щит. Остальные последовали его примеру, и девушка была похоронена заживо под тяжестью щитов.