Лунный кот 2020. Георгий Панкратов

В общем, элита, творческая интеллигенция. Сами нарисовали плакаты, перемешивали Маяковского и Хлебникова с собственными произведениями, кричали что-то, были разодеты в длинные шарфы.

      Их мало кто слушал. Когда в школе были субботники, и все убирали мусор и помогали сажать деревца, футуристы стояли рядом, засунув руки в карманы, и щурясь наблюдали за снующим пролетариатом. Они наотрез отказались работать руками и смеялись в лицо учителю. “Интеллигенция, мля”, – говорили про них наши рабочие парни. Символистами, а точнее символистками стали романтичные девочки, которые сами писали стихи, но другие – про дым из-под ресниц, про кровь-любовь и “ты с другою ходишь”. Многие из них были по-настоящему красивы, но, признаться, глупы.

      Наверное, они и сами понимали это. До настоящих символистов им было далеко, но их это не волновало: нам наплевать, какой там ямб, говорили они, мы чувствуем сердцем: этот стих про меня. Ну а в третью группу – как же их звали, этих? Ну, ты знаешь – пошли все те, кто сейчас стал офисным планктоном: все скучные, серые мыши, некрасивые девочки, ботаники и мальчики, которым откровенно поэзия была побоку, и им просто нужно было куда-то примкнуть. А мне никто из них не нравился, да и стихи не нравились. Я выбрала Есенина. Не за его поэзию, а за его жизнь. Когда подошла моя очередь выступать, я сказала: “Представляю Сергея Есенина, который ни с кем из вас не водился, и будь он сейчас здесь, а не я, он бы тоже не примкнул бы ни к одной кучке, а выступал отдельно. Кучки бессильны, а личность – всесильна”.

      Может, я тогда неверно понимала Есенина, но для меня идеалом так и остался тот, виртуальный Есенин. К сожалению, я не такая. Я знаю, чего хочу – да, я недавно здесь, но я не буду же всю жизнь писать эти весточки! – знаю, что не взорву мир, не стану посреди толпы и не крикну, что вот она я, что вы мне не нравитесь, и я вас всех сделаю ценой своего таланта и железной воли. Нет, я это не смогу, потому что знаю: ни таланта, ни чудовищной воли у меня нет. Но из того, на что способна, я выжму максимум. Мне не нужен для этого мужчина; да, ты, наверное, расстроишься, ты же подкатываешь ко мне. Ты пишешь неплохо, но что с того? Ты разве Есенин?

      А мне дороже всего в жизни свобода. Свобода – это способность дышать, когда ты это умеешь, у тебя не отнять это умение. Ты никогда не сможешь полюбить что-то другое, если ты влюблен в свободу. Я здесь немножко завидую тебе: у тебя свободы в избытке. Вот так бросать все, уезжать в глубокую провинцию, начинать полностью новую жизнь может, наверное, только абсолютно свободный человек. Ты больше свободен.

      Я сижу в этом городе и пишу письма, а по вечерам думаю о будущем и смотрю в окно двора, там вспыхивают и гаснут фары, и возвращаются домой те, кто уже стал здесь своим – возвращаются, улыбаясь. А утром снова пишу. И потом, задумываясь о тебе снова, я перестаю завидовать твоей свободе. Знаешь, почему? Она непродуктивна. Тебе не хватает силы. А там, где есть свобода, сила обязательна. Свобода без силы – это просто болтание в проруби. Извини уж. Не желаю тебе этого. Просто говорю, как есть. Из-за моей прямолинейности