Записки из клизменной. Алексей Смирнов

он не был замечен. Стоял, молчал, смотрел на тебя тяжелым и депрессивным взглядом, и ты ощущал себя неизвестно в чем виноватым.

      Они расписались и стали приезжать вместе каждый год.

      И он так же, как она, исправно посещал все процедуры и требовал себе новых, хотя мелкая операция, которую он перенес на пояснице, давно отзвучала и не могла причинить беспокойство.

      Иногда их застигали за прелюдией к акту, детали которого я не хочу представлять. Вся палата пустела, они оставались вдвоем. Он сидел на полу или на скамеечке, она возвышалась над ним в кресле.

      Вот такая история. Достойная удивления в наших стенах. Все, кто это видел – качали головами и поражались.

      Понятно, не обошлось без свинства. У нас были сестры, которые знали цену каждому явлению.

      Заходит одна в ординаторскую, ищет того мужчину, он куда-то пошел и ей не доложился:

      – Где этот ебанат?

      Глядя в телевизор

      Со всей ответственностью заявляю, что в нашей больнице никто не украл ни одного органа. И не было в ней ни черных трансплантологов, ни еще каких-либо.

      Если бы кто-то задумал нажиться хотя бы на ногте, застрявшем в околевшей и охолодевшей ноздре, налетела бы вся орава, вся властная вертикаль. Пораженные жабой, подтянулись бы лифтеры и санитарки. Всем кушать хочется – делись!

      И все бы засыпались. Знают двое, а свинья – прежде всех.

      Ведь там пирожок нельзя скушать и не привлечь своим опасливым чавканьем завистливого внимания.

      Хотя какие-то поползновения в сторону протезирования – а там, лиха беда начало, и трансплантации – делались. Привезли, помню, целую кучу каких-то половых насадок, вроде намордников. Такие пластмассовые, с ремнями, для симуляции эрекции. Но так и не договорились, как прибыль делить неимоверную. Свалили логопедам в кабинет, в угол. Где они еще долго под ногами хрустели.

      Иллюзия неприкосновенности

      В зарубежной медицине прикосновение к пациенту-клиенту – всамделишная проблема, чреватая бедами. Потенциально похотливая, а то и просто немытая эскуЛапа дотрагивается до царственного тела, нарушая его священную прайваси.

      Я помню, как мой дедушка, сотрудник органов государственной безопасности, рассказывал про пограничную неприятность, случившуюся не то в сороковых, не то в пятидесятых годах. Приехала какая-то епона-мама, доподлинная японка голубых кровей, немало в себе имевшая от микадо. К таким гостям у нас всегда настороженное отношение; таким гостям мы не рады, но раз уж пропустили, раз уж дозволили шагнуть на советский материк, то раскатаемся в хлебосольный блин. И вот погранофицер принимает у нее пачпорт. И эта фифа вдруг морщится и закатывает скандал: почему не в перчатках! почему он посмел принять мой девственный документ своей потной, мужицкой лапой!

      И швырнула этот паспорт. Ну, банзай. Офицера потом скрутили, разоружили, разжаловали, расстреляли и реабилитировали. Вот у них какие замашки, в цивилизованном мире.

      Я с удовольствием противопоставляю