Записки юного врача. Ранняя проза. Михаил Булгаков

машинально молвил я, привыкнув уже за месяц бешеной гонки к деревенским молниеносным диагнозам.

      – Совершенно верно. «Ну, – говорит Липонтий, – я тебе дам средство. Будешь ты здоров через два дня. Вот тебе французские горчишники. Один налепишь на спину между крыл, другой – на грудь. Подержишь десять минут, сымешь. Марш! Действуй!» Забрал тот горчишники и уехал. Через два дня появляется на приеме.

      «В чем дело?» – спрашивает Липонтий.

      А Косой ему:

      «Да что ж, говорит, Липонтий Липонтьич, не помогают ваши горчишники ничего».

      «Врешь! – отвечает Липонтий. – Не могут французские горчишники не помочь! Ты их, наверное, не ставил?»

      «Как же, говорит, не ставил? И сейчас стоит…» и при этом поворачивается спиной, а у него горчишник на тулупе налеплен!..

      Я расхохотался, а Пелагея Ивановна захихикала и ожесточенно застучала кочергой по полену.

      – Воля ваша, это – анекдот, – сказал я, – не может быть!

      – Анек-дот?! Анекдот? – вперебой воскликнули акушерки.

      – Нет-с! – ожесточенно воскликнул фельдшер. – У нас, знаете ли, вся жизнь из подобных анекдотов состоит…У нас тут такие вещи…

      – А сахар?! – воскликнула Анна Николаевна – Расскажите про сахар, Пелагея Ивановна!

      Пелагея Ивановна прикрыла заслонку и заговорила, потупившись:

      – Приезжаю я в то же Дульцево к роженице…

      – Это Дульцево – знаменитое место, – не удержался фельдшер и добавил: – Виноват! Продолжайте, коллега!

      – Ну, понятное дело, исследую, – продолжала коллега Пелагея Ивановна, – чувствую под пальцами в родовом канале что-то непонятное… То рассыпчатое, то кусочки… Оказывается – сахар-рафинад!

      – Вот и анекдот! – торжественно заметил Демьян Лукич.

      – Поз-вольте… ничего не понимаю…

      – Бабка! – отозвалась Пелагея Ивановна. – Знахарка научила. Роды, говорит, у ей трудные. Младенчик не хочет выходить на божий свет. Стало быть, нужно его выманить. Вот они, значит, его на сладкое и выманивали!

      – Ужас! – сказал я.

      – Волосы дают жевать роженицам, – сказала Анна Николаевна.

      – Зачем?!

      – Шут их знает. Раза три привозили нам рожениц. Лежит и плюется бедная женщина. Весь рот полон щетины. Примета есть такая, будто роды легче пойдут…

      Глаза у акушерок засверкали от воспоминаний. Мы долго у огня сидели за чаем, и я слушал как зачарованный. О том, что, когда приходится вести роженицу из деревни к нам в больницу, Пелагея Иванна свои сани всегда сзади пускает: не передумали бы по дороге, не вернули бы бабу в руки бабки. О том, как однажды роженицу при неправильном положении, чтобы младенчик повернулся, кверху ногами к потолку подвешивали. О том, как бабка из Коробова, наслышавшись, что врачи делают прокол плодного пузыря, столовым ножом изрезала всю голову младенцу, так что даже такой знаменитый и ловкий человек, как Липонтий, не мог его спасти, и хорошо, что хоть мать спас. О том…

      Печку давно закрыли. Гости мои ушли в свой флигель. Я видел, как некоторое