Послевкусие страстей и превратности мнимой жизни. Вадим Михайлов

нет денег. Прости меня, мой «чиппендейл». Ты стал мне верным другом. Когда-нибудь я починю тебя. Я уже придумал, как это сделать. Осталось всего ничего – приступить к работе.

      …В конце прошлого века мы голодали.

      …Зимы девяностых вспоминаются мне как одна длинная голодная зима.

      Моя любимая женщина, жена, Ульяна научила меня ловить рыбу и растить картошку.

      Она к тому времени уже не была моей женой, мы развелись, но продолжали дружить. Поссорившись, мы вынесли на свалку старый матрац, на котором прошли лучшие ночи нашей жизни. Купили две односпальные кушетки. И разъехались.

      Я не люблю деньги. Но безденежье ещё больше не люблю.

      Но оно – безденежье – приходит рано или поздно.

      Наступает день, когда нечего пить и нечего есть.

      Мы уехали в деревню на подножный корм.

      Оказалось, что в нашем деревенском доме побывали «гости». И выгребли всё подчистую. Оставили пачку соли и полбутылки постного масла.

      Ульяна огорчилась, но не очень.

      Она прежде всего вымыла посуду и полы.

      – Видимо, им было ещё хуже, чем нам, – сказала она.

      Ульяна взяла топор и ушла в лес. Нашла высокий и ровный куст можжевельника. Срубила его. Освободила от веточек и сучков. Получилось удилище.

      Смеясь и морщась, она вырвала из своих каштановых тяжёлых, как конский хвост, волос несколько длинных волосинок. И получилась леска.

      Она взяла иголку, разогрела её докрасна на пламени свечи. Отпустила. Сделала из иголки крючок.

      Я смотрел на неё с восторгом. Как ловко, неторопливо и в то же время быстро она всё делала.

      Ульяна снова подержала иголку над пламенем свечи. Остудила в постном масле. Крючок обрёл упругость и крепость стали.

      Она накопала червей и повела меня к реке.

      И стоило ей забросить в речку крючок с наживкой, как словно ниоткуда появлялась рыба – окунь или краснопёрка, – хватала червя и оказывалась в холщовой сумке.

      И вдруг её удилище согнулось. Кто-то большой и сильный сидел на крючке. Не сидел – метался. Боролся. Это была щука. На червя! Ульяна вытащила её на берег. Но щука сорвалась.

      Подпрыгивая, она устремилась к воде.

      Ульяна кинулась за ней. Поймала её уже в речке, в омуте, пока та не пришла в себя. Вылезла на берег, промокшая до нитки, но счастливая. С большой щукой в руках.

      Щука ещё пыталась вырваться и смотрела на меня злыми глазами.

      Я увидел её зубы и хотел дотронулся до них, попробовать, насколько они остры, но щука прокусила мне указательный палец.

      Было очень больно и стыдно, но я рассмеялся. И наш сын, маленький Ростик, расхохотался вслед за мной.

      Моя бабушка Фрося и почти все мои родственники с материнской стороны привыкли смеяться в такие минуты. И над собой, и над неловкостью других. И над всем миром.

      Ульяна не поддержала моё наигранное веселье. Выдавила из моего прокушенного пальца кровь и приложила лист подорожника.

      Потом почистила щуку.