Таинственный сад; Маленький лорд Фаунтлерой; Маленькая принцесса. Фрэнсис Бёрнетт

когда рассерженная черствая девочка упрямо настаивала на том, что он вовсе не так болен, как ему кажется, ему действительно показалось, что она говорит правду.

      – Я вовсе не знала, – вставила сиделка, – что ему казалось, будто у него на спине шишка. У него спина слабая, потому что он не хочет попробовать сесть. Я тоже могла бы сказать ему, что у него на спине нет никакой шишки.

      Колин всхлипнул и слегка повернул голову, чтобы посмотреть на нее.

      – Правда? Могла бы? – спросил он жалобно.

      – Да, сэр.

      – Вот тебе! – сказала Мери и тоже всхлипнула.

      Колин снова спрятал лицо и с минуту лежал неподвижно, глубоко и нервно дыша; по лицу его струились крупные слезы и смачивали подушку. Эти слезы значили, что он испытывал странное, великое облегчение. Через некоторое время он снова обернулся, взглянул на сиделку и – странное дело! – заговорил с нею вовсе не как раджа.

      – Как вы думаете… я буду жить… и вырасту большой?

      Сиделка не отличалась ни умом, ни добротой, но сумела повторить слова лондонского доктора:

      – Вероятно, если будете делать, что вам прикажут, не будете давать себе воли и будете подолгу на свежем воздухе.

      Припадок Колина прошел; он ослабел и устал от плача, и это, вероятно, несколько смягчило его. Он протянул руку Мери, вспышка которой тоже прошла, вследствие чего она тоже смягчилась, ее рука тоже потянулась к нему, так что между ними произошло в некотором роде примирение.

      – Я… я буду… выходить с тобой, Мери, – сказал он. – Я буду любить свежий воздух… если можно будет найти…

      Он вовремя остановился, чтоб не сказать: «таинственный сад», и докончил:

      – Я бы хотел выйти с тобой, если Дикон придет и повезет мое кресло. Мне так хочется видеть Дикона и его лису и ворона.

      Сиделка поправила смятую постель, взбила подушки, потом подала Колину и Мери по чашке бульона. Миссис Медлок и Марта ушли; сиделке тоже, очевидно, хотелось уйти после того, как все было прибрано. Она была здоровая женщина и не любила, чтобы ее лишали сна; она зевнула и поглядела на Мери, которая придвинула свой большой табурет к кровати Колина и держала его за руку.

      – Теперь иди к себе и выспись, – сказала она. – Он скоро уснет, если не слишком взволнован. А я сама лягу в смежной комнате.

      – Хочешь, я спою тебе ту песенку, которой я научилась у моей айэ? – шепнула Мери Колину.

      Его руки слабо пожали ее пальцы, и он умоляюще взглянул на нее своими усталыми глазами.

      – О, да! – ответил он. – Это такая нежная песенка; я через минуту усну.

      – Я его убаюкаю, – сказала Мери зевавшей сиделке. – Можете идти, если угодно.

      Через минуту сиделки уже не было в комнате, и как только она вышла, Колин опять потянул руки к Мери.

      – Я чуть было не сказал, – сказал он, – но вовремя остановился. Я не буду разговаривать и скоро усну… Но ты сказала прежде, что хотела рассказать мне много хорошего… Ты уже… как ты думаешь… узнала ли ты что-нибудь… как найти дорогу в таинственный сад?

      – Д-да! –