Опасная колея. Юлия Федотова

очень недовольные, но оказалось, что на этом их испытаниям ещё не конец. За лекарем последовал маг.

      В отличие от пожилого лекаря, маг оказался человеком сравнительно молодым для своей профессии – лет тридцати пяти, не старше. Был он очень статен и импозантен. Вместо чёрной мантии, приличествующей ему по роду деятельности, носил коричневый диагоналевый костюм модного покроя и туфли, совсем не подходящие для зимы.

      На юного Удальцева он едва взглянул. Спросил сурово:

      – Оккультным наукам обучались?

      – В гимназии! – затравленно пискнул юноша, маг его подавлял.

      – Больше трёх баллов не имели?

      – Так точно, не имел! – откуда только узнал, окаянный? Ведь по всем прочим дисциплинам Титушка Удальцев был первым учеником, и только магия ему не давалась, хоть ты плачь!

      – Свободны. Нужные амулеты получите завтра, у кладовщика.

      Роман Григорьевич решил, что и с ним будет так же легко – и просчитался. Маг сразу схватил его за руку.

      – Боги мои! Это что такое?!

      – А что? – искренне удивился Роман Григорьевич, о неприятном происшествии в доме убитого он успел позабыть.

      – Что? Вы меня спрашиваете, что? Да как вы живы-то до сих пор?!

      – Ваш лекарь сказал, что здоровье моё вполне удовлетворительно, – заметил Ивенский сухо.

      Маг усмехнулся.

      – Молодой человек, кирпичу, который упадёт вам на голову, или экипажу, который вас переедет, не будет никакого дела до состояния вашего здоровья! На вас лежит старинное мадьярское проклятие Мегсемизита, обычно с таким живут не более трёх часов, а вы уже несколько дней ходите как ни в чём… И оберегов на вас серьёзных нет… Поразительно! Расскажите-ка в деталях, что случилось с вами в доме мага Понурова?

      Роман Григорьевич нехотя рассказал, и о «праздничных» происшествиях упомянул на всякий случай.

      – Да-а, – маг ходил вокруг него кругами и любовался, как на заморскую диковину. – Удивительный случай! Откуда такая устойчивость?… Тем не менее, оставлять проклятие без вмешательства нельзя. Извольте-ка вот сюда, в пентакль… да-да, точно по центру встаньте. Придётся вам, молодой человек, вытерпеть одну не совсем лёгкую процедуру…

      Слово «процедура» неприятно кольнуло. Сомнение мелькнуло: уж не решили ли ему всё-таки память «подправить»? Не за тем ли привел их сюда господин Иванов? А все разговоры о новой службе – это так, пилюлю подсластить, чтобы не дёргались лишний раз?

      Впрочем, теперь они уже ничего не могли изменить. Оставалось подчиниться…

      Обошлось. Память осталась нетронутой, только несколько мгновений выпали из неё: сначала чудовищная боль пронзила руку, ту самую, что уже пострадала от магии в доме Понурова – казалось, будто из неё железным крюком выдирают нервы. А потом Роман Григорьевич вдруг обнаружил себя уже не стоящим в пентакле, начертанном белой краской на каменном полу, а лежащим в чёрном кожаном кресле у окна. Знакомый лекарь склонялся над ним с баночкой нюхательной соли.

      – Что же вы