кромешной темноте и пустоте, не знающих ни звёзд, ни луны, в чернильном вакууме, похожем на крылья мёртвого ворона, даже случайно залетевшая туда мысль замерзала насмерть за считанные секунды. Казалось, ничто не способно зародиться в ней, она поглощает даже звёздный свет, то есть – свет сердец умерших Хранителей, подобно сверхмассивной чёрной дыре, и ни одна искорка испокон веков ещё не выбиралась оттуда наружу. Тонуть, падать вниз там, где нет никакого направления и никакой гравитации, растворяться во мраке более плотном, чем грех на совести убийцы или покрывало на священном алтаре, чем покров земли над гробом, чем чернота безлунного ночного неба. Какая ещё судьба может ожидать несчастного, угодившего сюда? Не имеет значения, сколькие бросятся искать его повсюду и не найдут, как много душ погаснет от горя и тоски. Он не вернётся, так не бывает. О, как же много их уже кануло на дно, заблудилось в хитрых и обманчивых тенях, отреклось от себя! Что есть любой человек, если утратил и память, и рассудок, и желания, и надежды? Меньше, чем призрак, чем блик на стекле, чем угодившая на свечу бабочка. Горсточка праха, чью принадлежность уже не установить. Имя – штука непростая, кому попало не выдаётся. Это аванс от жизни, обещание того, что вырастешь достойным человеком. Это пожелание, выражение веры в тебя, чаще всего ищут покрасивее, что-то звучное и броское. Чтобы удача и хорошая судьба не промахнулись, выбирая, непременно заметили и ближе подошли. Если ты разочаруешь бытие – имя потеряешь. Станешь как травинка на просторном лугу летом, как одна из сотен птиц в огромной стае, как листок дерева в диком лесу – неразличимый, слитый со всеми остальными, и называться как-то отдельно тебе не нужно. Не заслужил. Разбросано, упущено, разошлись нити. Как же кто-то вспомнит тебя, если сам себя не помнишь?
Это конец? Всё пропало?
Так кажется, не правда ли? Само мироздание отворачивается, оставляя бывшего пассажира за бортом.
Но вдруг непроглядный мрак расчерчивает крохотная капелька влаги. Слезинка касается кожи, озарив ту мягким голубым сиянием, и неожиданно под ней обнаруживается чья-то живая и тёплая щека. А потом – о чудо! – из утративших чувствительность, заиндевевших, неестественно бесцветных губ вырывается слабый вздох. Тьма раскрывается лепестками огромного цветка, выпуская наружу – в тускло-фиолетовую пучину, в которой пленник тут же начинает судорожно барахтаться, пытаясь подняться на поверхность, туда, где виднеется что-то вроде холодного серебряного солнца, не согревающего, однако, достаточно яркого, чтобы указать путь. Вынырнув, безымянный обнаруживает себя в самой середине озера, скрытого в глубине пещеры – мрачной, но хотя бы вполне осязаемой и реальной, в отличие от изнанки мира, которая едва не поглотила беднягу без остатка. Он не помнит, кем является и как сюда попал, но донельзя счастлив, что живой. Так счастлив, что кричит во весь голос. Даже недружелюбность и суровость этого странного места ничуть не угнетает его – он выбрался из посмертия, остальное наверняка тоже получится.
