Бальзам на душу. Светлана Алешина

любой ценой завладеть содержимым тайника. Все, кто имеет к этому отношение, весьма плохо кончают, а неизвестные убийцы тем временем все ближе к своей цели… Боюсь, если мы не предпримем каких-нибудь серьезных мер, трагедия может настичь любого из нас.

      – Так давайте же предпринимать эти самые меры! – жалобно пискнула Маринка. – Или заберите у меня к черту макулатуру! Нужны мне эти трагедии!

      Тут только до меня дошло, что мы совсем забыли про Маринку и ее ответственное задание. Пропустив мимо ушей ее жалобы, я потребовала, чтобы Маринка доложила о результатах своей работы. Грохнув о стол папкой с бумагами, наша секретарша объявила:

      – Вот сами и читайте! Я в руки не возьму больше эту гадость. Если кому-то нравится рисковать жизнью – пожалуйста! И вообще, не понимаю, почему бы не передать все это соответствующим службам?

      – А службы скажут тебе спасибо и вежливо выпроводят, предварительно взяв подписку о неразглашении? – саркастически спросила я. – Нет уж, моя дорогая, нам в руки плывет такая сенсация…

      – Да какая сенсация! – презрительно возразила Маринка. – Чушь какая-то. Ты почитай сначала!

      Мне не очень верилось, что из-за какой-то чуши солидные мужчины в галстуках станут крошить всех встречных и поперечных, но тон Маринки меня все-таки смутил. Так можно говорить только о вещах действительно пустяковых, не заслуживающих абсолютно никакого внимания. С некоторым недоверием извлекла я из новенькой папки компьютерную распечатку с переводом немецкого текста и, попросив тишины, зачитала ее вслух.

      Вот что получилось у Маринки, и, судя по всему, именно это и содержалось в старом письме, написанном готическим выцветшим шрифтом:

      «Дорогой Отто! Надежды, что ты получишь это письмо, почти никакой, но эта робкая надежда – все, чем я теперь располагаю. Надеюсь, что Всевышний смилостивится над нашей несчастной фамилией и перед ней наконец забрезжит луч света. Зная твой характер, я будто наяву вижу ту язвительную улыбку, которая при этих словах непременно тронет твои губы. Ты всегда отличался безмерным скептицизмом – кто знает, не он ли поможет тебе выжить в этом кошмаре? Сам я еще не во всем разуверился, хотя нынешнее положение мое почти безвыходное. Что творится в Европе, ты, разумеется, знаешь. Здесь же, в проклятых Карпатах, еще хуже. Моя часть разбита. Если учитывать, что на нас возлагалась особая миссия, не предполагавшая ведения активных боевых действий, и наличие в здешних лесах множества банд, выступающих под самыми разными флагами, но совершенно одинаково склонных к мародерству, то в нашем фиаско я не вижу ничего удивительного. У меня осталось не более шести человек, причем не самых надежных. Сам я тяжело ранен, потерял много крови, самостоятельно передвигаться не в состоянии и едва нашел в себе силы нацарапать это письмо.

      Но хватит лирики – теперь о главном. Я уже писал тебе, куда и с какой миссией был направлен. Разумеется, это военная тайна, но сейчас это понятие, кажется,